быть. Я знаю, вам это не нравится, но я больше не могу находиться с Александром, потому что, потому что вы знаете почему. Ну, скажите хоть что-нибудь! Вы нарочно молчите! Вы хотите, чтобы я заплакала? Вы знаете, что все это из-за вас! Мне надо поговорить с вами, Павел Сергеевич.
Хавин не отвечал. Он не был уверен, что должен отвечать ей, да и вообще все это, думал он, ни к чему. Но как ей сказать, как ее убедить в том, что он смотрит на нее, как на маленькую девочку, как на ребенка и что ей надо выбросить из головы все свои фантазии и забыть о нем.
Его жизнь явно давала трещину, все в ней происходило как-то не так. И он не понимал, что должен сделать, чтобы ее исправить, и даже не исправить, а начать заново. Однако одно было ясно, что Ире нет места в его жизни, не должно быть. Так будет правильно.
После многочисленных просьб Иры ответить ей раздались ее всхлипывания. Он почувствовал себя виноватым, на душе выпал осадок, это было плохо, что вызывал слезы девушки. Особенно скверно сделалось, когда ее всхлипывания превратились в рыдания. Сквозь них Ира пыталась что-то еще сказать, но захлебывалась, и он ничего не мог разобрать.
Хавину было жалко девушку, но он ничего не мог с собой поделать. Не всегда жалость бывает полезной и необходимой, иногда она может приносить вред. Она должна понять, что звонить ему больше не надо.
Павел так и не ответил, и девушка прервала свой монолог. Осадок у него в душе оставался. Он положил телефон и почувствовал, как задеревенели мышцы. Были напряжены на протяжении всего разговора с Ирой.
Он не сомневался, что поступил правильно. Ведь он ничего не мог ей сказать кроме слов, которые она от него не хотела слышать. Лучше пусть будет так: он ничего не говорил, а она ничего не слышала. Все у нее скоро пройдет, встретит нового парня и забудет о сегодняшнем звонке. А если когда и вспомнит, то с легкой улыбкой, а может, даже с раздражением. Пускай все станет на свои места.
Мышцы на спине, руках и ногах стали отпускать, расслабляться.
Все в его жизни повторяется, с грустью подумал Павел, с какой-то странной периодичностью, хоть и в разных интерпретациях. Замкнутый, порочный круг, из которого он никак не может выбраться.
Он сжал зубы, мышцы снова напряглись, и мягкий диван глубоким выдохом кожаного сиденья и спинки принял на себя налитое мускулами тело Хавина.
48
Вернувшись из Москвы, Печаев спрятался от всех в своей квартире, как в скорлупе. Он не хотел видеть не только Аспенского, но вообще никого из своих знакомых. Как будто все они знали, как он был посрамлен Павлом. Андрей мучился еще оттого, что повстречал Истровскую, ибо бабий язык наверняка давно разнес молву о нем. Между тем он ошибался, у Аллы сейчас были свои проблемы, и она не вспоминала о Печаеве. После одурачивания, которое она претерпела от мошенников, в ней что-то произошло. Нельзя было сказать, что она сломалась, но мозг ее все упорнее начал глубоко копаться внутри себя.
Андрей представлял, как Аспенский станет выпытывать у него подробности разговора с Хавиным, стыдить и отчитывать, словно болвана стоеросового. При этом он будет помалкивать, ибо глубоко в душе будет согласен со всем, что выплеснет на его голову Константин. И он пил. Пил и спал.
А Константин потерял Печаева. Также Адаевский интересовался, куда вдруг тот запропастился. Истровская же молчала. И молчала по простой причине, чтобы досадить Константину. Заварил кашу, пускай теперь помыкается в неведении.
Аспенский, правда, не сидел на месте, уже мотался к Андрею домой. Но ему не везло. Попадалось так, что в моменты его звонков в дверь Печаев лежал на диване вдрызг пьяный. Сквозь туманную пелену в мозгах он что-то слышал и даже делал рывки, чтобы оторвать собственное тело от дивана, но мог только приподнять голову и невнятно бормотать. После этого снова провалился в состояние невесомости и все звонки в дверь для него становились беззвучными. А Константин уходил несолоно хлебавши.
Но в конце концов ему все же повезло. На этот раз, он упорно долго давил на кнопку звонка, будто намеревался расплющить ее.
Андрей к тому времени несколько оклемался. В голове жутко гудело. Посмотрел в зеркало, и его замутило от собственного вида, стало жалко себя. Шатаясь, шагнул на звонок. Перед глазами поплыло, мыслей не было. С трудом проволочил ноги к двери, долго возился с замком.
Входя в квартиру, Аспенский властно отодвинул Печаева. Его захлестывала злость. Оказывается, этот недоносок сидел дома и жрал водку.
То-то Истровская подозрительно ухмылялась. Пронюхала, стерва, раньше всех и молчала. Константин знал, в каком положении она находилась, и ее самообладание в этих обстоятельствах приводило его в бешенство. Он желал, чтобы ее бизнес обрушился как можно быстрее и все для всех стало явью.
Но больше его бесило обстоятельство, что он должен был скрывать свою осведомленность и свою причастность. А с каким бы удовольствием он сейчас показал, что это он уничтожил сучку. Но, увы, приходится просто наблюдать.
Глядя на Андрея, понял, что ставка на Печаева оказалась безнадежной, его план не оправдался, расчеты заполучить Марину лопнули, как мыльные пузыри. Аспенский окинул Андрея презрительным взглядом. Помятая заросшая морда, мятая рубаха, будто изжеванные штаны. Видно, валялся пьяный, не раздеваясь.
Константин забыл, как несколько лет назад сам находился в подобном состоянии. Был таким же небритым, с такими же трясущимися руками, с таким же опухшим лицом.
Печаев отвернулся, пошаркал в комнату. Его бросало из стороны в сторону. Аспенский вслед грубо, без церемоний обругал его, называя вонючим хорьком. И в этом, вероятно, он был прав, потому что от Андрея за километр несло перегаром, в комнате стоял устойчивый несвежий дух.
Константин глянул в кухню – на столе хаос из пустых бутылок и брошенной еды, в раковине – куча из таких же бутылок. В комнате – бардак несусветный, ступить ногой некуда, как будто Мамай прошел. Он, обходя вещи и пустые бутылки, приблизился к окну, распахнул балконную дверь.
Андрей стоял возле дивана и едва соображал, что происходило вокруг него, мешали звон в голове и муть перед глазами.
От балкона потянуло свежим воздухом.
Аспенский жестким окриком попытался встряхнуть Печаева, привести в чувство. Гневно швырнул в него сгустком вопросов. Но все это не возымело никакого действия. Тогда Константин схватил Андрея
