Алиенора не могла не улыбнуться в ответ.
– Что за колдовство ты используешь, чтобы выдать свои пороки за добродетель? – Она кивнула в сторону стола. – Принеси мне перо и пергамент. Тебе понадобится лично встретиться с Ричардом и заверить его, что ты невиновен – на этот раз. Но если он будет знать, что я тебе верю, это поможет.
После его ухода она откинулась на спинку кресла и потерла виски – голова пульсировала от боли. Беренгария никогда не родит Ричарду сына. А он никогда не захочет избавиться он нее. Поэтому Джон – это все, что у них остается.
Глава XIV
Замок Шинон, Турень
Март 1199 г.
В воздухе ощущался холод, предвестие зимы, так долго медлившей с приходом. Устав звать слуг, Ричард потерял терпение, сам прошагал к очагу и щипцами разворошил огонь, вернув его к жизни. Потом, вернувшись на место, он продолжил рассказ о январской встрече с королем Франции, которую устроил новый папский легат, Пьетро ди Капуа.
– Я взял лодку, чтобы подняться по реке от замка Гайар, но Филипп отказался присоединиться ко мне на борту. Видимо, после купания в Эпте он с подозрением относится к рекам, так что он остался в седле, и мы перекрикивались через реку. Напрасная трата времени и слов.
– Но вы ведь договорились о перемирии на пять лет, – напомнила Алиенора.
Король устало покачал головой.
– Нам известна цена этого перемирия – фальшивая монета, не стоит и медного фартинга. Но новый папа твердо нацелился на заключение мира, и потому его легат выдвинул новое предложение: чтобы сын Филиппа взял в жены мою племянницу.
– Сестру Артура?
– Нет, одну из дочерей Леоноры. Я им ответил, что рассмотрю эти новые условия только по возвращении из Лимузена.
Он уже говорил Алиеноре о своей предстоящей кампании. Граф Ангулемский и его сводный брат, виконт Лиможский снова снюхались с королем Франции, и Ричард намеревался проучить их, чтобы они усвоили, как высока цена за подобное предательство. Алиенора всю жизнь имела дело с мятежными баронами юга, и знала, что такие уроки живут в памяти не дольше изморози, и была уверена, что Ричарду это тоже известно. Но короли делают, что должны.
– Я слышала, папский легат вызвал у тебя гнев?
– Довел, клянусь Богом. Этот недоумок посмел требовать, чтобы я отпустил на свободу Бове, настаивал, что тот под защитой церкви.
– А правда, что ты грозился его кастрировать, Ричард?
– Это он так сказал? Впрочем, мне кажется, что если кастрировать некоторых служителей церкви, обществу это пойдет на пользу – по крайней мере, размножаться не будут. На самом деле я не грозился сделать из него каплуна, просто напомнил, что от моего справедливого гнева его хранит только звание легата. Но он стремглав бросился обратно в Париж, так быстро, будто боялся за свои жалкие гениталии.
Сарказм Ричарда не мог скрыть глубины его гнева, и он перешел к обличению папства.
– Церковь ничего не сделала для меня, пока я был в плену в Германии, а мою страну опустошали французский король и Джонни. Однако теперь сердца у них обливаются кровью за это дьявольское отродье Бове. Нет, он больше никогда не увидит солнечного света, по крайней мере, пока я дышу.
Алиенора испытывала противоречивые чувства относительно судьбы епископа Бове. Как королева она понимала, что его продолжающееся заточение усугубляет конфликт с новым папой, а это плохо, но как мать не имела ни капли жалости к плененному прелату. Однако держала свое мнение при себе, поскольку знала, что принято оно не будет: даже явись сам архангел Гавриил просить об освобождении Бове, Ричард не внял бы ему. Вместо этого она ухватилась за упоминание младшего брата.
– Кстати, о Джоне… Он нашел тебя, как обещал?
– Нашел, на следующий день после Богоявления, и клялся всем самым святым – что в случае Джонни где-то ниже пояса – что не строил козней против меня. Вот это новость – он хоть раз и вправду оказался не виноват в том, в чем его обвиняют. Со своей обычной склонностью к жестам братец отправил к французскому двору двоих рыцарей, чтобы формально снять обвинение, но никто не пожелал принять его вызов.
Ричард прервался, чтобы налить им вина.
– Ты знаешь, где он сейчас? – спросил он, глядя на мать с сардонической усмешкой. – Навещает нашего племянника в Бретани.
Алиенора вскинула брови:
– С какой стати?
– Он напомнил мне, что никогда не встречался с Артуром, и теперь, когда мальчик вернулся из Парижа, решил, что настало время присмотреться к нему. Зная Джонни, осмелюсь сказать, что кроме того, он развлекается, изображая лису в курятнике. Подумай сама, как Констанция и ее бретонцы отреагируют на его неожиданное прибытие? Наверняка, решат, что он задумал недоброе, но что именно? Могу поклясться, никто из них не заснет спокойно, пока Джонни не уедет.
– Джонни неплохо умеет прогонять сон, – холодно ответила Алиенора. – Ричард… Недавно я получила тревожащее послание от епископа Ажанского. Он пишет, что граф Тулузский не слишком успешно справляется кое с кем из своих мятежных вассалов и склонен быть чересчур снисходительным, и Джоанна подталкивает его к более жестким мерам. Раймунд был в отъезде, когда взбунтовался владетель Сан-Феликса, и Джоанна, вместо того чтобы дождаться возвращения мужа, предпочла сама повести войско и взять в осаду замок Ле-Кассе.
Алиенора говорила с таким неодобрением, что Ричард поспешил поднести к губам кубок с вином, чтобы спрятать улыбку.
– Что ни говори о нашей девчонке, но храбрости ей не занимать.
– Да, храбрости через край. Только встала с постели после рождения дочери, и уже подвергает себя подобной опасности. Мятежники подкупили нескольких рыцарей Раймунда, и те подожгли ее осадный лагерь. Джоанна едва уцелела.
Ричард нахмурился:
– Надеюсь, Сен-Жиль проследил, чтобы эти подлые псы заплатили за предательство кровью.
– Епископ не рассказал, как повел себя Раймунд. Но сомневаюсь, чтобы граф сильно обрадовался тому, что Джоанна подверглась такому риску. Но что он мог сделать?
– Скажу так, у меня никогда не хватало
