бледно-голубое рыбье яйцо, а под ней, в одной ночной рубашке, стояла Таша, подняв руки, словно собираясь стащить ее с неба.
— Ты знаешь, что происходит, верно? — спросила Неда на мзитрини. — Волшебница шевелится внутри нее.
— Конечно, — сказал Пазел.
— Мой мастер говорит, что Эритусма взяла часть своей собственной души, очистила ее от воспоминаний и позволила ей расти в течение семнадцати лет, превращаясь в Ташу. Он прав, Пазел? Неужели она живет только с частью души?
— Нет, — сказал Пазел. — В ней нет ничего частичного. Она цельная личность, такая же, как любой из нас.
Неда оглянулась через плечо, как будто боялась, что кто-то еще может ее увидеть. Затем она взяла Пазела за руку:
— Таша — моя сестра. Я поклялась в этом на поле боя, и даже мой мастер не может сказать, что я была неправа. Но, Пазел, в ее глазах выражение мученицы. Мы называем это кол-вейна, взгляд во тьму. Кайер Виспек говорит...
— Неда, не надо.
Тогда она увидела, насколько тяжко ему далось самообладание. Они оба замолчали. Но когда Таша начала уходить из дворика, Неда сама вышла на лунный свет, разбудила ее прикосновением и отвела обратно внутрь.
Пазелу было трудно вспомнить такие моменты, когда Таша была в его объятиях, или когда они с Нипсом довольно препирались, как они делали с момента их первой встречи на «Чатранде». Вместе трое молодых людей бродили по Уларамиту, исследуя леса и крепости, пещеры и башни; и они хранили воспоминания об этих радостях до конца своих дней, как окна в залитую солнцем страну.
Однажды ранним вечером они услышали крики на улице и вышли из дома, чтобы разобраться. Из всех дверей Техел-Урреда выскакивали селки и бежали — все в одном направлении. Молодые люди озадаченно наблюдали за происходящим, пока мужчина-селк не остановился и не посмотрел на них сверху вниз.
— Присоединяйтесь к нам, граждане! — крикнул он. — Присоединяйтесь к нам в Бронированной Палате! Старейшины сказали: Таулинин, ваш благодетель, выйдет на свободу!
Он побежал дальше, больше не сказав ни слова. Вне себя от радости, трое друзей сразу же последовали за ним.
— На самом деле, вам двоим следует бежать, — сказал Пазел. — Постарайтесь добраться туда до того, как его выпустят. Я приду так быстро, как только смогу. Давайте, быстрее!
На этот раз никто с ним не спорил, Нипс и Таша просто умчались прочь. Пазел нетерпеливо последовал за ними; большинство селков были далеко впереди. Он перешел на осторожный бег и улыбнулся. В конце концов, он мог не отставать от них: нога, наконец, зажила.
Впереди него улицу пересек мужчина-селк. Пазел взглянул на фигуру — и чуть не споткнулся от изумления.
— Киришган!
Ибо в очередной раз это был он. Друг Пазела из Васпархавена бежал так же, как и любой селк, но в совершенно другом направлении.
— Подожди! — воскликнул Пазел. — Ради Древа, Киришган, ты не мог бы задержаться на минутку?
Киришган остановился. Он снова повернулся, чтобы посмотреть на Пазела, но, как и прежде, казалось, сделал это с неохотой или трудом. Их глаза встретились. Пазел подошел ближе, и на лице селка появилась улыбка. Но в следующее мгновение он обернулся, словно услышав призыв, который не мог проигнорировать. Затем он бросился вниз по тропинке и исчез среди яблонь.
Пазел был смущен и опечален. Киришган никогда еще не вел себя так странно в храме Васпархавена. С какой стати он отказался даже говорить? Но не было никакой надежды догнать его. Пазел продолжил свой путь.
На площади перед Бронированной Палатой собралась толпа — и там на платформе стоял Таулинин, снова свободный селк. Селки не зааплодировали, как могли бы сделать люди в такое время, но сотни из них прижались к платформе, явно обрадованные. Лишь немногие, стоявшие по краям площади, с беспокойством наблюдали за происходящим.
Нипс и Таша нашли Герцила, и Пазел пробрался к ним сквозь толпу. Когда он присоединился к ним, то увидел, что Рамачни тоже был там, свернувшись калачиком, как кошка, в объятиях Таши. Пазел едва успел поприветствовать их, как в толпе воцарилась тишина. Таулинин собрался говорить.
— Мне почти нечего вам открыть, — сказал он. — Вы все знаете мое сердце. Но моя свобода — пустяк по сравнению со всем, с чем мы сталкиваемся. Грядут перемены. Земля содрогается, Рой высвободился и расстилает свой темный плащ над Алифросом. Возвращение людей — это один из признаков; если у вас есть другой, я могу его предоставить. Наши паломники возвращаются домой, как это всегда бывает перед кризисом. Некоторые, как великая Нолсиндар, приносят нам радость и песни. Другие проходят молча. Среди них и наш брат Киришган. Сегодня утром я видел его из своего окна, и это была безмолвная гонка.
По толпе пронесся печальный ропот. «Я тоже его видела», сказала Нолсиндар. Затем высказались еще несколько селков, сказав почти то же самое. Смущенный и выбитый из колеи Пазел поднял руку.
— Я тоже видел его сегодня вечером, — сказал он, когда сотни голубых глаз селков повернулись в его сторону. — Я думаю, он очень спешил.
Его слова вызвали переполох.
— А ты не мог ошибиться, Пазел? — спросил Таулинин. — Ты встречался с Киришганом в Васпархавене, но это совсем другое дело. И, без сомнения, мы, селки, кажемся вам довольно похожими.
— Нет, не мог, — возразил Пазел. — Это был именно Киришган. Я окликнул его по имени, он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и улыбнулся.
Возгласы изумления стали громче.
— В чем дело? — спросила Таша. — Разве этому Киришгану не рады в Уларамите?
— Как и любому селку, который дышит, — сказал Таулинин, — но, возможно, нам следует поговорить об этом позже. Скоро наступит ночь, и нам многое предстоит решить.
Селки начали расходиться, задумчиво поглядывая на людей.
— Ты никогда не перестаешь меня удивлять, Пазел, — сказал Рамачни, — но я должен рассказать тебе о селках. В конце концов, вы подружились только неделю назад.
— Рассказать ему что? — требовательно спросил Нипс.
— Я позволю Таулинину ответить на этот вопрос, — сказал Рамачни. — И, возможно, другие. Пошли.
Таулинин ждал на краю площади. Он поманил их за собой и повел вниз по винтовой лестнице, окаймленной можжевельником, а затем в темный, поросший мхом туннель. Пазел подумал, что он, должно быть, ведет в какое-то запрещенное место, но
