более важная по сравнению с тем, что происходит на Востоке. «В то время, когда здесь, на Западе, вера попирается, когда потерян небесный Иерусалим (обычная для средневековых церковных авторов аллегория, синоним божьего града. — М. 3.), когда почти в каждой области явно или тайно гнездится ересь, — с какой стати расколотый (этой ересью) Запад должен помогать (христианскому) Востоку?» Какие плоды, продолжает английский теолог, принесли бы усилия по восстановлению земного Иерусалима, коль скоро погибла наша матерь — Сион (автор снова употребляет библейский образ для обозначения христианской веры)? Какой смысл, пишет Радульф Нигер, освобождать от сарацин Палестину, когда пагубное неверие укореняется на родине? «Пусть неверные будут даже побеждены (нами), — ведь дома-то истинная вера подвергается надругательствам!»
Крестовый поход даже в глазах богослова оказывается сущей бессмыслицей.
Подобное отношение к крестоносным лозунгам папства проявлялось пе в одной лишь Англии. Вербовка крестоносцев, а в особенности бесконечные денежные поборы якобы для надобностей крестового похода повсеместно вызывали ропот и возмущение. Когда-то, в былые времена, трубадуры воспевали священные войны, когда-то они порицали тех, кто обнаруживал колебания (отправляться на Иерусалим или оставаться дома?). Еще сравнительно недавно немецкий миннезингер, погибший в Третьем крестовом походе, Фридрих фон Хаузен с презрением писал о рыцарях, эгоистично отказывающихся жертвовать собою в крестовых походах:
Кто хочет жизнь сберечь свою,
Святого не берет креста.
Он, Фридрих фон Хаузен, не таков:
Готов я умереть в бою,
В бою за господа Христа.
Всем тем, чья совесть нечиста,
Кто прячется в своем краю,
Закрыты райские врата,
А нас встречает бог в раю.
Эти строки написаны всего за полвека до Лионского собора. Теперь, напротив, поэты рыцарства осуждали и высмеивали участвующих в крестоносных экспедициях, затеваемых папским престолом. Чрезвычайно красноречиво выразил негативное отношение к крестовым походам, нараставшее в XIII в. в рыцарской среде, французский трубадур Раймон Жордан: в одном из своих стихотворений он писал, что предпочитает одну ночь с возлюбленной всем прелестям рая, которые сулит участие в крестовом походе!
Большую роль в ослаблении крестоносного воодушевления и среди рыцарства сыграли неудачи крестовых походов. Многие из тех, кто раньше искренне был убежден, что походы на Восток ведутся по «зову божьему», стали испытывать разочарование и сомнения.
Саладин осточертел,
Людям мил родной предел! —
восклицал трубадур Пейроль, говоря о нежелании рыцарей отправляться на Восток. Другой трубадур, Гильем Фигейра, прямо винит папство в поражении крестоносцев в Египте во время Пятого похода:
Рим! Ты виноват
В потере Дамиетты,
Нам бедой грозят
Всегда твои советы.
С острой критикой крестовых походов выступает и участник палестинского предприятия Фридриха II немецкий поэт Фрайданк. Он не видит никакого оправдания гибели тысяч крестоносцев, павших за Аккон. Никому нет, в сущности, до них никакого дела: «В ином месте смерть осла и то оплакивают больше!»
Баварский миннезингер Найдхарт фон Ройенталь также выказывает глубокое разочарование пережитым на Востоке и выражает бурную радость по поводу того, что он наконец возвратился в привычную обстановку, домой.
Чувства горечи и досады резко усиливаются к концу XIII в., когда крах крестовых походов превратился в неизбывную реальность, с которой нельзя было не считаться и над которой невозможно было не задумываться.
«Пора мне с песнями кончать!» — в таких стихах (они относятся уже к 1292 г.) выразил свое разочарование гибельным исходом крестоносных предприятий Гираут Рикьер:
Нам час пришел — за ратью рать —
Святую землю покидать!
Особенно сильное воздействие на умонастроения рыцарства оказал тот факт, что, как это становилось все более очевидным, крестовые походы явно утрачивали свое былое, «идеальное» содержание, в существование которого многие по традиции еще верили. Эти предприятия вырождались на глазах: папство использовало их просто в качестве своего политического оружия, для собственных политических целей — ради утверждения супрематии апостольского престола, а то и в борьбе с личными врагами, что вызывало негодование и нарекания среди рыцарей. Крестоносными подчас провозглашались объекты, не имевшие никакого касательства к прямым целям движения, например Сицилия, которую папа Климент IV стремился отобрать у Гогенштауфенов. Война с потомками Фридриха II чуть ли не приравнивалась этим папой к иерусалимскому крестовому походу. — В 80-х годах XIII в. папа Мартин IV объявит крестовый поход против короля Педро III Арагонского, а несколько позже Бонифаций VIII — против римского аристократического семейства Колонна, превратив в крестовый поход заурядную файду.
В результате возник и углублялся своего рода диссонанс или, по выражению М. Перселл, напряженность между распространенными в рыцарской среде представлениями о крестовом походе как богоспасительной и душеспасительной священной войне, с одной стороны, и практической реализацией этой идеи — с другой. Если в прежние времена концепция и действительность крестовых походов находились, по крайней мере формально, в гармонии друг с другом, то в XIII в. она исчезла. Папство, пишет М. Перселл, проституировало выдвинутую когда-то им же идею и, поставив ее целиком на службу универсалистской политике, дискредитировало собственный лозунг. Гнев трубадуров, выразителей общественного мнения рыцарских кругов, чаще и чаще обрушивался на папский Рим, по вине которого крестоносцы то дерутся с православными христианами, то поднимают меч на соотечественников (Альбигойские войны).
Рим! В поход повлек
Ты цвет французов лучший.
Шли не на Восток —
На братьев темной тучей.
Во грехе полег
Пришельцев строй могучий,—
клеймил альбигойский крестовый поход, затеянный Иннокентием III, Гильем Фигейра. Он считал крестовые походы не более чем проявлением коварства римских первосвященников.
Сомнения в правомерности крестовых походов получили в рыцарских кругах довольно широкое распространение. Идеи, на проповеди которых папство свыше столетия строило свои крестоносные призывы и творило свои крестоносные деяния, подвергались отныне беспощадной критике. Кое-кто из рыцарей высказывал даже мысль, что вообще едва ли справедливо убивать инаковерующих только за то, что они пребывают в язычестве; такого рода сомнения прямо выразил в одном из своих стихотворений немецкий миннезингер Вольфрам фон Эшенбах.
Ввиду прилива «критической волны» папству пришлось встать на защиту богословских посылок своей крестоносной практики: в середине XIII в. кардинал Умберто де Романо по поручению апостольского престола написал объемистое сочинение в трех частях специально для того, чтобы опровергнуть все аргументы, выдвигавшиеся против идеи крестовых походов. Вместе с тем и Умберто де Романо, и другие наиболее здравомыслящие богословы XIII в. вроде Гийома Триполийского, считая, что крестоносное движение утратило внутреннюю целостность, полагали
