Но Нейл не слушал.
— Думаю, что, работая на АНБ, я дошел до какого-то предела. Это случилось не сразу: я просто наблюдал определенные поведенческие типы и думал про себя, что они влекут за собой повышенную активность ядер, поставляя информации в префронтальную область коры мозга, так-так. Но после того ужина с индейкой до меня стало доходить, что все, что делают остальные, следует рассматривать в точно таких же терминах…
И снова его взгляд углубился внутрь.
— Тогда-то я и перечитал твою книгу.
Томас хохотнул, но из-за отсутствия движений руки и головы, которые обычно сопровождают хохот, звук получился странный.
— Ну что, дошел до дна, как думаешь?
Улыбка Нейла получилась одновременно скептической и искренней. Повернувшись к ближайшему столу, он вытащил из-под груды бумаг книгу в потрепанном переплете. Томас мельком заметил название, тисненное золотыми буквами на черном матерчатом корешке: «Сквозь потемки мозга». Нейл раскрыл ее на странице, заложенной одним из оранжевых стикеров, торчавших из книги, как языки. Приподняв и держа ее в вытянутой руке, как проповедник, он прочитал:
— «Если мы что-либо и знаем, то лишь следующее: части мозга, связанные с рассудком, получают доступ только к крохотной доле информации, обрабатываемой мозгом как таковым. Рассудочный опыт не просто продукт мозга, это продукт мозга, который видит только малейшую часть себя». — Нейл поднял глаза, вздернул бровь. — Так, значит, ты больше не согласен с этим?
Еще одна безуспешная попытка пожать плечами.
— Факты — вещь упрямая. Послушай, Нейл…
Но тот продолжал читать:
— «Магия фокусника зависит от того, насколько ему удастся отвлечь публику от своих манипуляций. Стоит нам только заглянуть через его плечо, как вся магия улетучивается. То же происходит и с рассудком. Забыв о манипуляциях, которые делают это возможным, опыт основывается на том, что нельзя назвать иначе как иллюзиями. Рассудок это всегда „сейчас“, поскольку нервная система коррелирует с рассудком, который, хотя и способен осознавать время, не может осознавать время этого осознания. Рассудок всегда един, поскольку нервная система коррелирует с рассудком, который, хотя и способен дифференцировать окружающую среду, не может дифференцировать свои собственные процессы. Снова и снова основополагающие черты опыта обретают смысл, лишь когда мы подвергаем их анализу как результат разного рода несостоятельностей…»
Закрыв книгу, Нейл дочитал отрывок по памяти:
— «Вот почему рассудок исчезает всякий раз, как мы осмеливаемся заглянуть через плечо мозга. Все мы — не многим более чем ходячие, разговаривающие фокусы».
Он замолчал. Было слышно только монотонное гудение вентилятора, встроенного в механизм над головой Томаса. Воздух пропитался запахом озона и паленой резины.
— Хм, — наконец сказал Томас, — можно мне хлебнуть пивка?
Игры, конечно, играми, но ему чертовски захотелось пить.
— Да, это был удар, — ответил Нейл, явно имея в виду прочитанный отрывок. — Теперь было достаточно просто увидеть других людей в истинном свете… даже собственных родителей. Но как можно подумать такое о самом себе? Я имею в виду, глядя на тебя, — пытаться обхаживать человека, который убил твоего сына ради глотка пива, и при этом думать, что ничего естественнее не бывает! В конце концов, и я такой же. Я точно в такой же степени механизм, как и ты, точно в такой же степени результат процессов, которые не контролирую. А ведь когда-то я точно так же поддавался обману, не сомневался, что мне доступно иное знание, что, если бы меня подвергли такой же обработке, как тебя, кое-что бы изменилось, какая-то искра или остаток духовности разгорелись бы во мне и позволили переступить границы, предначертанные мне неврологией…
Нейл поднял книгу и потряс ее так, что она чуть не разлетелась у него в руках.
— Этого просто не может быть. И все-таки это есть…
Томас скептически уставился на него, хотя не переставал дивиться, как это здорово — снова спорить, болтать о всякой чепухе.
— Теперь мне действительно позволено говорить? — спросил он, улыбаясь.
— Всегда пожалуйста. — Нейл метнул в него один из своих знаменитых взглядов искоса, исподлобья.
У Томаса вдруг зачесалось в носу, что мигом напомнило ему о связывающих его путах. Но он знал стиль поведения Нейла и его штучки: если вы игнорировали что бы то ни было, Нейл в конечном счете не выдерживал и отступался. Вот почему было ошибкой просить у него пива.
— Так ты утверждаешь, — медленно начал Томас, — что весь этот дурдом, похищения, искалеченные люди и записи — все это из-за моей книги?
— Спор затеял ты, Паинька. Ты всегда был сильнее меня в теории.
— А ты, значит, просто человек практический.
— Предпочитаю все делать собственными руками, — пожал плечами Нейл.
Томас рассмеялся, хотя сотрясение неприятным дребезжанием отозвалось в голове.
— Тогда ответь мне на такую загадку: как ты мог заинтересоваться спором, который затеял я, вообще любым, если считаешь причины иллюзорными?
Нейл усмехнулся и покачал головой.
— Придумал бы что-нибудь получше. Причины могут быть обманчивы — результат того, что мозг в последнюю очередь осознает решение собственных проблем, но все же они функциональны, как ты мог догадаться, поскольку являются плодом реальной сделки. Пока мы с тобой спорим, пребывая в мире осмысленном и оправданном, и твой и мой мозг просто реагируют на входящую и исходящую слуховую информацию — в буквальном смысле перепрограммируют себя, откликаясь на сигналы друг друга и окружения. Вот где творится подлинное действо. Проектор — и экран. Вот почему мы с изумлением взираем на толковательную пропасть всякий раз, когда пытаемся отыскивать за одними причинами другие, хотя считаем, что совсем не сложно разобрать на составные части механизм, который делает это возможным. Вот почему философия — чушь собачья, тогда как наука преобразила мир.
Томас осклабился. Если бы не зажимы, он поднял бы руки, сдаваясь, однако вместо этого просто сказал:
— О!
Нейл попросту перефразировал его собственный ответ на этот вопрос из книги.
— А это какая страница?
— Триста восемьдесят вторая.
— Ты что, это дерьмо наизусть выучил?
Нейл нахмурился, сунул руку в карман и достал небольшой черный пульт дистанционного управления. Нажал на кнопку.
Внезапно Томас почувствовал острую боль, словно в каждую из бесчисленных пор вонзилась раскаленная добела булавка. Он завыл и закричал, утратив самообладание. Его чуть не вырвало.
Щелк. И он снова был счастлив.
Нейл улыбнулся.
— Решил сменить тему, — сказал он.
Сквозь пелену хорошего настроения Томас чувствовал дрожь, будто мороз пробрал его до костей.
