Трубецких, князей Глинских, представителей московских боярских родов – Шереметевых, Сабуровых, Головиных, Колычевых, Захарьиных-Юрьевых-Романовых, в чем-то подчинялась государю, а в чем-то делила с ним власть над страной»[625]. Эти «недоработки» дали о себе знать в Смутное время начала XVII в., когда значительная часть московской элиты предала интересы страны, а ее спасла земская Русь.
Служилый принцип имел под собой экономический фундамент. Им стало поместье – дарованная государем за службу земля. Причем поместный дворянин оставался собственником поместья только на время службы. По наследству передавалась служба государю и связанные с ней права на землю. Вотчинники, напротив, владели наследственным правом на землю, что обеспечивало им известную независимость от государства. Однако со второй половины XV в. устанавливался порядок, при котором все землевладельцы были обязаны нести воинскую повинность. Вотчинники часто снаряжали на свои средства ратников из населения вотчины, а поместные дворяне выполняли воинскую повинность личным участием в походах и боях. Для поместного дворянства воинская служба стала наследственной повинностью. Нуждаясь в воинах, московское правительство пополняло их численность во время войны также за счет «тяглого» населения городов и сел. В награду они получали мелкие землевладения и тем самым входили в число помещиков. Эти владения были временными, только пожизненными. Формировался достаточно широкий слой «служилых людей» – мелких землевладельцев, целиком зависящих от государства. Это были «государевы слуги» в прямом смысле этого слова.
Поместное землевладение изменило юридический характер вотчинного землевладения. Теперь, несмотря на наследственные права на землю, вотчинники, так же как и помещики, были обременены воинской повинностью. Служилый принцип распространился и на них. Землевладение вотчинное или поместное было крепко связано «государевой службой», по преимуществу воинской. Отсюда закон стал ограничивать право распоряжения вотчинами, дабы они не попали в руки людей, неспособных нести «государеву службу»[626]. Каждый был обязан служить. В противном случае он лишался прав на вотчину.
Исследователь русской аграрной системы В.М. Ефимов пишет: «Как скоро государственная служба как повинность стала падать на лица по земле, утвердилась мысль, что, кто служит, тот должен иметь землю. На этой мысли и была построена поместная система. Прямым последствием этой мысли было другое правило: кто владеет землей, тот должен служить»[627]. Поэтому в Московском государстве в XVI в. уже не было землевладельцев-вотчинников, которые не принадлежали к служилому классу. Вотчинник должен был служить или переставал быть земельным собственником.
Историки высказывают различные точки зрения на истоки формирования Иваном III поместной системы. Одни полагают, что эту реформу «подсказали» великому князю его вторая жена Софья Палеолог и прибывшие с ней византийцы. Именно они склонили Ивана III взять за образец греческую «пронию» – аналог поместья. Подобные взгляды высказывали историки К.А. Неволин, В.Б. Ильяшевич и Г.В. Вернадский[628]. Однако с преимуществами греческой пронии Иван III не мог познакомиться: она преобразилась задолго до его правления, превратившись в XIV в. из «условного за службу» в частное землевладение.
С.А. Нефедов пытается доказать, что Иван III в качестве образца поместья выбрал османский «тимар», и он стал для него примером для подражания. Это утверждение надуманно. Русь во времена Ивана III крайне враждебно относилась к османам, басурманам – ярым врагам православия. Все «османское» ей было чуждо, и маловероятно, чтобы православный Иван III за образец своих реформ взял османский опыт. Здесь вновь, как и по другим проблемам, Руси отказывают в собственном решении исторических задач. Упорно ищут, где и как она воспринимала и переносила на свою почву чужеземные новации.
На наш взгляд, Иван III руководствовался не иноземными нововведениями, а исконной, проверенной веками, общинной традицией. Действительно, поместное землевладение, по сути, государственное (коллективное), а не частное. Крестьянская община веками, вплоть до советского периода отечественной истории, отрицала частную собственность на землю, отстаивала идеи справедливости, выразившиеся во всеобщности обязанностей перед общинным миром, однозначно отдавала приоритеты коллективному, а не личному. Община была источником обостренного чувства социального равенства. Коллективизм крестьянского мира, безусловно, сказался на формировании в сознании населения Руси и его политической элиты во главе с великим князем убеждений приоритета общественной и государственной пользы перед сословным и любым другим частным интересом[629].
Эти проверенные веками краеугольные духовные ценности нашли отражение в «служилой модели» Русского государства Ивана III. Ничем иным как актом социальной справедливости была всеобщность «государева тягла», которая в равной мере ложилась на плечи всего населения Руси без социальных исключений. Все были обязаны нести государственные повинности – от ратных до трудовых, от постоянных до разовых. Не подобное ли общее для всех «тягло» тянули веками члены крестьянской общины или, как ее еще называют – крестьянского мира? Общему делу служили сообща, и этот общинный принцип был поставлен Иваном III во главу угла политики в разных сферах государственной жизни.
Выскажем утверждение, что в «служилой» модели государства времен Ивана III и в последующие периоды отечественной истории «работали» традиционные формы социальной организации русского крестьянства, составлявшего большинство населения страны. На наш взгляд, Иван III строил огромное государство-общину, стянутое в единое целое службой, «тяглом», традиционными формами хозяйствования и социальной жизни.
Свое «тягло» тянула и посадская (городская) община, которая объединяла торговцев, ремесленников и иной городской люд. В отличие «от городов стран Западной Европы, обладавших своим самоуправлением и уплачивающих государству лишь денежные суммы определенного размера, посадская община русского города подчинялась административно-судебной власти княжеского наместника и должна была нести на себе многие налоги и повинности, накладывавшиеся на нее государственной властью (посадское “тягло”)»[630]. Тем самым несколько компенсировался недостаточный объем прибавочного продукта в сельском хозяйстве, необходимый для содержания государства и его развития. В этих средствах государство было кровно заинтересовано и осуществляло строгий фискальный контроль за городским населением.
Основную массу городских «тяглых» слоев составляли торговцы и ремесленники. Особняком от массы городского населения стояло богатое купечество, именовавшееся «гостями». По своему статусу они на ступень были выше простых горожан. «Гости», как правило, вели торговлю в других странах, часто в «заморских». При этом выборные старосты «гостей» в крупных городах были главами всей посадской общины. Но и этот привилегированный слой горожан тянул свое «государево тягло».
Посадская община, так же как и крестьянская, не была заинтересована в оттоке из нее «тяглецов», но не препятствовала притоку новых налогоплательщиков. Во всех жалованных грамотах слободам «перечисляются ответственные налогоплательщики, которые наделяются правом принимать или не принимать тяглецов»[631]. Это был исключительно важный вопрос для общины, и к его решению подходили внимательно и взвешенно. Вместе с тем переходы горожан из одной общины в другую не приветствовались, но и не преследовались.
Распространение «тягла» как на закрепощаемую, так и «черную» (свободную) деревни в качестве источника обеспечения воинской и светской службы дворянства в значительной степени соответствовало исконным нормам взаимоотношений «земли» и «власти», сложившимся еще в период
