продолжалось прошлый раз?
— Ровно три с половиной минуты. Он тогда занял второе место.
— Третье место! — крикнул со своего наблюдательного пункта Давидка. — Второе место занял мой папа.
— Может, дедушка? Ита, куда делся Борух? Он, кажется, собирался сфотографировать пожарников.
— Он скоро вернется.
— Давидка!
— Нет, тетя Ципа, никого еще не видно.
— Горе мне!
— Что с вами, Ципа? У вас, упаси боже, что-то случилось? — снова спросил Гилел.
— Ничего не случилось, — ответила за нее Ита. — Ой, кажется, начинают! Ну да...
Над машиной поднялась длиннющая лестница. Высокий пожарник в очках вытащил из гаража длинный шланг и начал быстро разматывать его. Прикрепив один конец шланга к насосу, он с другим концом в руке проворно взобрался на самый верх лестницы.
Кива, глядя на секундомер, произнес, точно приговор объявил:
— Четыре минуты девятнадцать секунд. Много!
После того как еще несколько пожарников повторили это упражнение, Кива обратился к Гилелу:
— Реб Гилел, вот вам секундомер, и, когда я крикну вам: «Есть!», вы, пожалуйста, скажите, сколько это у меня продолжалось. Раз, два, три... Начали!
— Ровно пять минут! — крикнул Шая.
— Шая, не забивай мне голову! Из-за тебя я забыл остановить секундомер. Мне кажется, что прошло ровно четыре минуты.
— Я же должен точно знать, — сказал Кива.
— Ну и что же, еще раз полезешь на небо. Скажи лучше, что ты там видишь. Ты ведь торчишь в самом космосе.
— Твой базар я вижу, Шая. Боже, как красив наш Меджибож! Во всем мире нет ничего красивее. Шая, заберись ко мне на лестницу, увидишь хотя бы мир, в котором живешь.
— Я уже достаточно нагляделся на мир, дошел почти до Берлина.
— Какой там Берлин! Где ты в Берлине увидишь такое небо, такие луга, такой Буг!
— Смотрите, алхимик, как бы вы наш Буг не превратили в золото! — крикнула Ита.
— Объясните, пожалуйста, зачем нужна такая длинная лестница, если самый высокий дом у вас здесь — полтора этажа? — спросил Манус.
— Не беспокойтесь, товарищ Манус, у нас будут также и пятиэтажные дома, да еще с лоджиями. Кива, вы еще не видите там бульдозеров и экскаваторов? Попомните мои слова...
— Бабушка, вон дедушка идет! Тетя Ципа!..
Все уставились на Йону и Боруха, показавшихся в воротах. Гилел поднялся и сказал жене:
— Шифра, от нас что-то скрывают...
— Ой, горе мне! — заломила Шифра руки. — С детьми, должно быть, случилось несчастье.
— Шифра-сердце, не волнуйтесь, — успокоила ее Ита, — ничего с вашими детьми не случилось.
— А что же?
Гилел шагнул к Йоне:
— Йона...
— Не спрашивайте, реб Гилел.
— Скажи ты ему, Борух, — шепнула Ита мужу.
— Вернулся злодей Алешка.
Гилел будто окаменел:
— Алешка?!
Кива спрыгнул с лестницы, отозвал Йону в сторону:
— Что он ответил?
— «Я, — сказал он, — свое отсидел и теперь могу жить где хочу. Тут, — сказал он, — я родился и тут буду жить!» Чтоб он провалился!..
— Даже на эти несколько дней, на время свадьбы, он не хочет уехать?
— Нет!
Гилел резко выпрямился:
— Алешка?
— Успокойся, прошу тебя!
— Идем, Шифра!
Борух загородил Гилелу дорогу:
— Вы не пойдете к нему. Этот злодей...
— Идем, Шифра!
Никто больше не задерживал Гилела.
3
Окно закрыто, но опущенная занавеска колышется, словно дрожит от гневных слов Наталии Петровны. Алексей молчит. Он лежит на кушетке в углу комнаты, курит папиросу за папиросой и следит за сестрой, шагающей по комнате и ежеминутно готовой броситься на него с кулаками.
— Господи боже, за что такое наказание? Почему гром не разразил тебя прежде, чем ты вырос? Боже праведный, прибрал бы он тебя!
— Ругай, ругай, сестрица, ты еще доругаешься у меня.
Наталия кинулась к нему:
— Сестрицей он меня зовет! Какая я тебе сестрица? Знал бы батька, что станешь прислужником фашистов, он бы тебя еще маленьким задушил собственными руками. Из-за тебя, пес, маманя сошла в могилу раньше времени.
Господи, как только носит тебя земля! Откуда ты взялся на нашу голову? Я думала, давно уж подох как собака...
— Говори, говори, ты у меня сегодня договоришься.
— Ты, может, и меня тоже, как внука Гиляровича... Как ты смел вернуться сюда?
— А куда я мог вернуться?
— Тебе уже мир тесен? Не мог осесть где-нибудь в другом месте, где никто тебя не знает, и гнить там, пока не сдохнешь. И надо же до такого додуматься — вернуться сюда!
Алексей вытащил из бокового кармана свой новенький паспорт и помахал им:
— У меня такой же паспорт, как у тебя, как у Йоны, который пришел меня стращать, грозить мне, напоминать о том, что было двадцать лет тому назад. Я за все расплатился, честно отсидел, как говорят у нас, от звонка до звонка. Так чего хотят от меня? Никуда отсюда я не уеду. Тут мой дом, тут я родился, тут...
— Истязал людей, — перебила его сестра.
— Наталка, чтоб я больше не слышал от тебя этого! Запомни, Наталка, я из родного дома не уйду. Он такой же мой, как и твой.
— Я тебе выплачу твою долю, сколько скажешь, но убирайся отсюда. Лучше уходи по-хорошему.
— Это они, твои евреи, научили тебя пугать меня?
— Пугают обычно зверя, а ты в тысячу раз хуже зверя. Выйди на улицу и послушай, что люди говорят о тебе.
— Кто говорит? Твои евреи?
— Изверг! Кто из евреев здесь остался? Они ведь лежат все в яме. А мало православных ты замучил? Не оскверняй памяти нашего отца, погибшего на фронте. Убирайся отсюда! Боже праведный, почему тебя еще в детстве не поразил гром?
— Наталка, не выводи меня из терпения! Если тебе не нравится
