— Каждое утро, все дни, пока я был на посту, одно и то же — охапки цветов. Нет, цветы привозит не он. Он появляется к полудню. В ландо. Проводит в доме час или два и уезжает. Одет, как на королевский прием. Ночи проводит где-то еще.
Эмиль не ответил. Поднял крышку кофейника, сунул туда кулак и что есть сил надавил, пытаясь выжать хоть немого бодрящего напитка. Вылил добычу в кружку и разочарованно поморщился — черная жижа едва покрыла дно.
— На Баггенсгатан поговаривают… якобы Сетон держит жену взаперти. Предлагаю: любой ценой проникнуть в дом и попытаться ее найти. Мы теряем время. Может, она проявит больше благосклонности, чем ее ухмыляющийся дьявол, как вы изволили выразиться.
Кардель раскачался на койке, встал и зарычал. Опять куда-то воткнулось сломанное ребро.
Кардель глянул на него — если не с яростью, то с большой долей яда.
— Не кривляйтесь, Винге. Если есть куда идти, я иду. Единственный способ бороться с болью — не замечать.
Ну, то есть… стараться не замечать. Этой нехитрой премудрости я научился еще на войне. Будьте уверены, уроки были не дешевы… Отеки на физиономии рассосались, спасибо им, родимым. Даже побриться получилось. Предлагаю, кстати, и вам сделать то же самое. Нож направлен, вода в тазике, думаю, еще не остыла. На вас главная надежда. На что мы еще можем рассчитывать, кроме вашего неотразимого обаяния? А пойду я один, меня и на порог не пустят. Поглядят на рожу — и на засов.
9
Винге подивился, как быстро оправился тяжелый и с виду неуклюжий пальт. Первые пару кварталов он заметно прихрамывал, но постепенно кровь пробила дорогу в сдавленных отеками сосудах, и мускулы занялись тем, чем и должны заниматься: переносить могучее тело из одной точки пространства в другую. Прошло меньше часа, и они уже были у цели. Сдобренная охрой, намеренно небрежная штукатурка дома Тихо Сетона под лучами низкого осеннего солнца выглядела очень красиво. Кардель выплюнул табачную жвачку и нетерпеливо растер каблуком.
— И что? Уже как бы стало привычкой: каждый раз, как я стою с кем-то из братьев Винге перед домом… я имею в виду, не просто домом, а этаким… ничего хорошего не сулящим домом… дома, как известно, разные бывают. И как туда попасть? Предложение, знаете ли, всегда одно: постучать в дверь и сообщить о прибытии. Ничего другого нет. Или как?
— Вы правы, конечно. Но как подумаю, что мы там увидим… извините, дрожь пробирает.
Калитка не заперта. Они прошли по вымощенной розовым камнем дорожке. На стук долго никто не отвечал. Наконец послышался испуганный голос:
— Нам ничего не надо. Оставьте нас в покое.
Кардель поспешил упомянуть полицейское управление, но дверь открылась, только когда он наобум назвал имя всесильного Ульхольма, стокгольмского полицеймейстера. Открылась… можно и так сказать; скорее, приоткрылась. В щелку выглянула молодая женщина. Служанка, судя по мелькнувшему кружевному фартуку. Бледная, вид такой, будто увидела привидение.
— Нам надо по возможности поговорить с фру Сетон. — Как можно спокойнее и доброжелательнее произнес Винге.
Служанка вздохнула и глянула на него так, будто он велел ей достать луну с неба. По возможности…
— Госпожа не принимает.
Служанка хотела было захлопнуть дверь, но Кардель предусмотрительно вставил в щель ногу. Она не рассчитала силы, дверь вырвалась у нее рук и открылась настежь. Кардель втиснулся в холл.
— Бери-ка ты хорошенькие ножки в хорошенькие ручки и предупреди хозяйку: посетители ждут. Надо ей привести себя в порядок, пусть приводит, не надо — еще лучше. Подождем. Но недолго. В случае чего и сами найдем дорогу. Не заблудимся.
Она исчезла. На полу в холле лежит пыль таким слоем, что легко различить немногочисленные тропинки, протоптанные обитателями. Большая люстра, канделябры на стенах — но не зажжена ни одна свеча. В полумраке портреты на стенах и вдоль лестничных маршей выглядят, как навеки приклеенные к стене, изнемогающие от тоски серые призраки.
Ждать пришлось недолго — служанка вернулась и молча махнула рукой: следуйте за мной.
Винге и Кардель двинулись по довольно длинному коридору первого этажа. В конце коридор повернул, и они оказались в комнате, где уже были поставлены два стула — один подле другого. Обстановка очень красивая, на стенах штофные обои с повторяющимся рисунком: переплетение цветочных и лавровых венков. Портреты и пейзажи подвешены сутажным шнурком к потолочным багетам, а места крепления кокетливо прикрыты шелковыми розетками. Оба больших окна открыты — видимо, открыли только что, решили проветрить. Белые атласные гардины нетерпеливо колышутся от сквозняка; так хозяйка машет случайно забредшей в комнату собачонке: убирайся-ка отсюда поскорее! Повсюду букеты роз — в вазах, в жардиньерках, даже в медных горшках, которым место скорее в кухне, чем в парадных комнатах. У непривычного Карделя от одуряюще-сладкого запаха закружилась не очень еще крепкая голова. Но даже этот все перешибающий аромат не в силах был заглушить другой запах.
Запах тления. Будто где-то под половицами сдохла крыса.
Посредине комнаты стоит огромная кровать с задернутым полупрозрачным пологом, сквозь который только угадываются контуры лежащей в постели женщины. Кровать, несомненно, предназначена для двоих, но она занимает ее всю. Гора жира колеблется в такт хриплому, натужному дыханию.
— Фру Сетон?
Женщина за пологом неожиданно хихикнула.
— Вы спросили, нельзя ли… меня повидать. Меня ли? Вы уверены? Вам нужна именно я, а не мой муж?
Кардель оторопел. Он ожидал услышать что угодно. Окрик, ругательства, требование убраться — только не этот писклявый, почти младенческий голосок. Не может такая туша так разговаривать. Это было настолько противоестественно, что его зазнобило. Волосы на руках и загривке встали дыбом. Но не только тембр — женщина говорила с трудом, язык заплетался, фразы выстраивались неохотно. Мало того: каждое предложение сопровождалось странным скребущим звуком, будто водили ножом по стеклу.
— Вы… охотитесь за моим мужем?
— Да, мы охотимся за вашим мужем, — Винге ответил мгновенно, без тени сомнения.
— Долго же вы собирались. Я давно таких, как вы… нет, врать не буду. Ждала, да, но не таких…
Она замолчала и словно замерла. Винге показалось, что даже приподнявшиеся парусом атласные гардины застыли в незавершенном движении. Прошла чуть ли не вечность, прежде чем раздался звон колокольчика.
Почти мгновенно на пороге появилась все та же служанка.
— Да, госпожа?
— Милашка Густава… сделай одолжение… можешь подойти поближе?
Служанка сделала неизвестно кому адресованный книксен и подошла к постели.
— Скажи… ты давно за мной смотришь?
