Книга Твой последний шазам - Ида Мартин

Тоня

Утром всё проще и понятнее. Утром всё видится ясным, светлым и беззаботным.

Солнце встало, а значит — жизнь продолжается.

Из распахнутого окна головокружительно пахло яблоками, громко трещали сороки. Ласковый ветерок раздувал занавески и гулял по коже.

Страшно хотелось растолкать Костика и отправиться за счастьем. Даже не важно поймали бы мы его или нет, лишь бы просто снова идти по той пыльной тёплой дороге, держась за руки и не оборачиваться.

Но он слишком крепко спал и будить было жалко. Накрыла его сбившимся одеялом, встала и вышла на улицу. Думать о вчерашнем разговоре не хотелось, главное, что всё выяснилось.

Но только я спустилась с крыльца, как на ступенях соседнего увидела сидящего Лёху.

— Можешь принести какой-нибудь еды? — попросил он, когда я подошла.

— А Саша где?

— Уехал.

— Очень смешно.

Заглянула в дом. Кровать Якушина была пуста.

— Ну правда, где? У Алёны остался?

— Нет. Уехал. Час назад.

— Неожиданно.

— Очень неожиданно, — рассмеялся Лёха. — Главное не предупреждал ни разу.

— Он что проиграл в этом вашем споре?

— Вообще-то вроде как выиграл. Но, если честно, я ему поддался. Только не говори ему, ладно? Я просто узнал, что у Алёны папаша руководит военкоматом.

Лёха злорадно хохотнул.

— Но вообще жалко, что он свалил. Я теперь тоже, пожалуй, поеду. У моих пацанов там какие-то траблы. Принесешь еды, а?

После завтрака мы с Амелиным снова таскали на свалку барахло, а Лёха спал и присоединился к нам только к обеду, но всего на пару часов, потому что потом неожиданно пришла Алёна и увела его.

Костик с Алёной не разговаривали, просто сказали друг другу «Привет» и разошлись в разные стороны. Это показалось мне довольно странным, учитывая, что раньше они общались, и Алёна даже подарила ему ту маску. Неужели она тоже боялась его? Но я решила больше пока ни о чём не спрашивать. Вчерашний разговор вышел слишком сложный. Однако принес огромное облегчение нам обоим.

После Лёхиного ухода, уже прилично устав от работы и изнемогая от жары, мы минут пятнадцать поливали друг друга из шланга за домом, а когда на мои визги прибежала сморщенная соседка и стала приставать с расспросами, набрав полные руки яблок, свалились в подготовленное на выброс и выставленное перед крыльцом кресло — обсыхать.

— Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, — Костик водил пальцем у меня по спине, а я сидела выпрямившись у него на коленях, — со страшной скоростью по ним несется неуправляемая вагонетка. На одном пути лежат пятеро…

Неожиданно он остановился и засмеялся.

— Ты похожа на шиншиллу. Я видел один ролик, там шиншиллу гладили между ушами, и она, стоя на задних лапах, вся замирала, даже глаза переставали моргать, а когда руку убирали, снова оживала. Но стоило коснуться ушей, тут же опять застывала. Очень смешная.

— Сам ты смешной, — я занесла руку, чтобы шлёпнуть его, но увидела на животе побледневшие, но всё ещё хорошо заметные красные полосы и снова стало стыдно. — Прости за вчерашнее. Было очень больно?

— Совсем нет. Я представил, что это ролёвка и стало даже хорошо.

— Какая ещё ролёвка?

— Ну типа я волк, а ты красная шапочка и пришла меня наказать.

— Все ясно. Значит не больно.

— Терпимо, но в следующий раз давай играть во что-нибудь другое. В спящую красавицу, например. Ты такая спишь, а я принц и должен тебя разбудить. Только чтоб по-честному. Чур, сразу не просыпаться.

— Лучше в Ромео и Джульетту. Я такая просыпаюсь… А ты бац, и мертвый.

— Но ты об этом не знаешь и начинаешь меня будить?

— Нет, я хватаю кинжал и закалываю себя. Короче кровь, кишки, все умерли… Как ты любишь.

— Я бы умер с тобой в один день, но ты, наверное, со мной не захочешь.

— Разумеется, это у тебя девять жизней, а у меня всего одна и мне её жалко.

— Глупенькая, как ты могла подумать! — он сцепил руки в замок у меня на животе и уткнулся подбородком в плечо. — Конечно я не хочу, чтобы ты умирала. Я же просто так это сказал. Так всегда говорят, если они очень сильно любят друг друга. Чтобы никому не было плохо оставаться одному. Бабушка, вон, деда очень сильно любила, а когда он умер, всё просила, чтобы он её к себе забрал.

— Лучше бы те, кто сильно любит, жили вечно. Так было бы справедливо. Должна же быть хоть какая-то польза от всего этого, а не только страдания, — я вдруг вспомнила ту женщину в отеле, похожую на трансвестита. — Почему убивать любовь может, а оживлять нет?

— Как это не может? Я вот почти умер, а ты меня оживила.

— Я серьёзно. Ты же сам говорил, что сильно любить — очень страшно. Даже если тебя любят в ответ. Ты просто перестаешь быть собой и постоянно боишься потерять то, что есть.

— Тебе сейчас плохо? — забеспокоился он.

— Сейчас нет. Но… У тебя никогда не было такого чувства, что скоро это закончится? Что мы не подходим друг другу и вообще, всё слишком напряженно и странно? Как будто где-то там тикают невидимые часы и отсчитывают нам время?

— Не знаю, ты мне подходишь, — он беспокойно развернул меня к себе. — И я бы очень хотел, чтобы ты всю жизнь вот так сидела у меня на коленях, гладила и никуда не могла уйти. Даже, если вдруг очень разозлишься, даже если мы поругаемся, даже если наступит конец света. Чтобы мы жили долго и счастливо, а потом умерли в один день…

Замявшись, он убрал ладонью с глаз чёлку и болезненно поморщился.

— Но ты… Ты не можешь. Думаешь, я не понимаю? Я всё понимаю. Я ведь тоже не мог забрать того пса и пока ждал, что он исчезнет, слышал эти часы.

— Жаль, что всегда не может быть, как сейчас, — я потянулась и снова растрепала ему чёлку. — Интересно, как сейчас в Капищено?

Неожиданно, ничего не ответив, Амелин снял меня с колен и бросив: «ща, погоди», убежал в дом, а потом вернулся одетый, взял за руку, и сказал «пошли».

Но мы не пошли, а полетели быстрым шагом в сторону карьера, в обход коттеджей. Всю дорогу я гадала, что он задумал и сколько не упрашивала, не смогла вытянуть ни слова. Наконец, проскакав, ломая ноги, по лесным корням, вышли прямиком к Дереву Желаний — широкой раскидистой иве, одиноко застывшей неподалёку от берега.

В её ветвях на поднявшемся ветру свободно развевались разноцветные ленты, платочки, лоскутки, плетеные фенечки и вообще всё, что только можно было привязать. В небе очень низко носились ласточки.

— Вот, — он наконец выпустил мою руку. — Загадывай. Люди говорят, что эти желания сбываются.