Несмотря на бальяжные заседания, рост числа судебных дел способствовал более частым сборам королевской курии, решения о которых нередко принимались внезапно. Эта практика ограничивала роль магнатов по причине слишком короткого срока, проходившим между созывом и собранием, и способствовала тому, что открывались более широкие возможности для специалистов в области права, которые вместе с другими чиновниками осуществляли следственные действия или отдавали о них распоряжения, а также подготавливали судебные заседания. Иногда даже случалось, что эти заседания сводились к простому утверждению их решений.
Король редко использовал свою прерогативу судить и выносить приговор без участия асессоров. Тем не менее он это сделал, чтобы приговорить к заключению Феррана Фландрского и Рено де Даммартена. Он стал всё чаще прибегать к такой судебной практике в конце своего правления. Иногда отсутствие в приговорах ссылок на курию позволяет предположить, что король вершил суд вне ее рамок. Однако это не отменяет того факта, что обычно он устраивал предварительные совещания, а иногда и велел провести расследование. Новые процедуры, таким образом, вводились втихомолку и без конфликтов.
Право апелляции к королю, напротив, существовало уже с давнего времени. Между тем пересмотр судебного решения, вынесенного в отношении какого-либо подвассала, часто застревал в суде герцога или графа. При Филиппе Августе апелляции к королевскому суду, в строгом смысле слова, оставались редкими, но король без особой щепетильности позволял проводить суд высшей инстанции в своей курии по делам, поступавшим из великих фьефов королевства. Некоторые южные церкви использовали эту процедуру, чтобы выйти из-под влияния региональных династий.
Магнаты, которые полностью сохранили за собой свою судебную власть, отказывались подчиняться судебным постановлениям, выносившимся на собраниях курии. Они желали, чтобы их судила только своя ровня, то есть пэры («равные»). Герцог Бургундский, Эд III, выдвинул это требование уже в 1153 году. Король Филипп сумел не склониться перед ним, и потому бароны заседали вместе с великими вассалами во время вынесения приговора против Иоанна Безземельного, а также на заключительном этапе судебного процесса о Шампанском наследстве. Впрочем, сохранила ли какое-нибудь значение эта группа из «двенадцати пэров», особенно если учесть, что даже после завоевания Нормандии ее герцог по-прежнему значился в списке пэров, куда были также внесены епископы Лангра, Лана, Парижа, Бове и Шалона-на-Марне, архиепископ Реймса, герцоги Бургундии и Аквитании, графы Фландрии, Шампани и Тулузы[295]?
Короче, в королевском судопроизводстве конца правления Филиппа Августа есть достаточно много загадочных, темных мест и контрастов. Восстановление судебной системы в пределах домена, столь хорошо начатое в самом конце XII столетия, затем застопорилось. Тем не менее оно предоставило в распоряжение королевской власти настоящий юридический арсенал, который позволит ей еще больше утвердиться в будущем.
Дополнительные штрихи
к противоречивому полотну
Одновременно скованное и подающее большие надежды, судопроизводство Филиппа Августа было не единственной стороной его правления, в отношении которой возможна двоякая трактовка. Возьмем, например, авторитет королевской власти. Он вышел из Бувинской битвы заметно окрепшим. Король был главным руководителем людской мобилизации, сам выбирал союзников и противников, короче, был единственным ответственным за мир и войну. До самой его смерти никакой магнат не осмеливался поднять против него оружие. Конечно, вспыхивали еще феодальные усобицы, но и знатные бретонцы, восставшие против Пьера Моклерка, и граф Тулузский, сражавшийся против Амори де Монфора, заявляли о своей покорности королю. Как бы то ни было, королевская власть не искоренила феодальную модель, а, напротив, без всякого колебания или смущения использовала феодальные обычаи, позволяя себе иногда видоизменять их смысл. Хотя король держал в заточении Феррана, графа Фландрии, и Рено, графа Булони, он, тем не менее, не положил конец административной, финансовой и судебной автономии их графств. Отныне король требовал принесения оммажа и выплаты рельефа от всех хозяев больших региональных владений, но при этом он позволял им свободно распоряжаться в их графствах и герцогствах. Вильгельм Бретонец, чьи высказывания часто являются эхом настроений, царивших в правительственных кругах, передает чувство глубокого уныния, преобладавшее среди придворных сановников. Они не могли скрыть своего разочарования после всех задержек и промедлений, мешавших осуществлению их заветной мечты, которая заключалась в полной и окончательной победе сильного короля-Капетинга, настоящего хозяина всего королевства Французского.
Люди короля учитывали реальные факты и понимали, что невозможно сразу распространить действие королевской администрации и судопроизводства на всех обитателей королевства. Однако они старались извлечь максимальную выгоду из сложной и двойственной ситуации. Знаменитое описание королевства Французского, которое королевские советники составляли с начала XIII столетия, столь хорошо поддается двойному прочтению, что оказалось возможным дать искусственное определение его различным последовательным редакциям. «Описи феодов» («Scripta de feodis»[296]) — такого заголовка заслужил у издателей XIX столетия этот грандиозный труд, который слишком долгое время оставался без должного внимания. Однако не является ли он свидетельством того, что такой государственный деятель, как Герен, считал, что королевская власть и ее аппарат должны примеряться к обстоятельствам, испытывать новые административные методы и средства оценки земельных доходов? Примерно в 1220 году Герен доверил Этьену де Гайярдону выполнить новую редакцию описания, приказав ему оставить чистые листы по всему тексту, чтобы потом внести туда дополнения и свежие результаты, полученные прежде всего в привилегированных округах, которые — например, как округ Пуасси, одно из редких превотств, не сданных в аренду, — служили испытательным полигоном для новых методов оценки доходов.
Оставляя в тексте место для дальнейших уточнений, епископ Санлиса показывал, что не рассчитывает сразу достигнуть всех своих целей и рассматривает королевскую власть и королевство как живые организмы, которым надлежит пройти через новые этапы развития.
Этот реестр использовался до 1276 года. Как и три предыдущих версии, он дает ясное представление об общей концепции, которую королевские служащие имели относительно королевства, и показывает, какой искаженный смысл несет в себе заголовок, придуманный издателями XIX века. По мнению этих издателей, составители реестра рассматривали королевство прежде всего как феодальную монархию, а Филиппа Августа — как какого-то феодального короля. Ох! Конечно, видные чиновники не отрицали, что еще остались феодальные владения (фьефы), но при этом они тщательно указывали причитающиеся с них повинности. Впервые в истории капетингской Франции они дали полный перечень прямых вассалов короля и упомянули среди них даже определенное количество подвассалов в различных частях реестра. Однако они возвели эту совершенную иерархическую конструкцию лишь для того, чтобы изъять из нее самую существенную основу и успешно ее разрушить, поскольку в случае мятежа прямых вассалов подвассалы должны были хранить верность королю.
