Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Она заметила. Во всяком случае, когда я вернулся, и сел с нею рядом, и она прильнула ко мне, и я ее взял на колени, чтобы чувствовать всю-всю, она сказала:
— Митенька, очень-очень прошу никогда не плакать обо мне. Я скоро умру (она еще теснее прижалась и, опережая мое возражение, зашептала с обжигающей горячностью), но я не умру, я оттуда буду помогать тебе. Где бы ты ни был я буду рядом. Митенька, как только похоронишь меня… нет-нет, проводишь… Так вот, как только проводишь — сразу же и уезжай отсюда. Я не люблю этот дом, эту хату, эту развалюху, мы с мамонькой не жили в ней, а медленно, медленно так существовали. Митенька, только с тобой я и пожила чуть-чуть, а то все умирала и умирала, но, кажется, уже совсем скоро я никого не буду мучить… Нет-нет, Митенька, подожди… (Опережая мои возражения, она опять прижалась.) Там, Митенька, там, в вечной жизни, я всегда буду ждать тебя. Я уже попросила этих седеньких старушек, чтобы собрали меня, чтобы обязательно надели платье, что в золотой горошек… такое, вперемежку с зелеными клиньями. Помнишь, ты говорил, что я в нем точь-в-точь как школьница? И еще, Митенька, те белые туфли, что ты втайне от меня купил… Так и не надела их ни разу, все берегла и сама не знала для чего, а теперь поняла…
— Ну что ты, Розочка?! — взмолился я. — Мы еще сходим в них на открытие нашего ресторана и на дискотеку…
И опять она прижалась ко мне, сдавив мои руки.
— Погоди, Митенька, погоди… я в этих туфлях и платье в золотой горошек хочу понравиться тебе, когда выбегу встречать тебя. Да-да, чтобы там, в новой жизни, ты сразу узнал меня. Да-да, Митенька, узнал и полюбил, так же, как здесь, а большего мне и не надо. Посмотри, посмотри, это оттуда, с ангельских полей, серебряные лепестки сыплются!
Розочка отстранилась от меня и с неестественной твердостью посмотрела в даль моря так, что и я посмотрел вслед ее взгляду. Я, конечно, не поверил в ее серебряные лепестки, подумал, что началась галлюцинация, но нет…
Меня охватил восторг — над морем, словно кто-то распахнул окна, потоки белых солнечных лучей касались воды, и морская рябь играла и серебрилась, точно с небес и в самом деле были просыпаны звенящие лепестки. Да-да, звенящие… Правда, мне показалось, не лепестки — над морем как бы шел дождь из серебряных монет.
— Господи, как красиво! — выдохнула Розочка.
И это действительно было красиво. Словно зачарованные, мы не могли наглядеться. А окна то закрывались, то опять распахивались в новом месте, и тотчас под ними в лучах солнца являлись взору сверкающие серебряные поляны. А дождь все звенел и звенел. И море в благодарении все серебрилось и серебрилось.
Да, это и впрямь был серебряный день!..
И вдруг, очнувшись, Розочка опять прильнула ко мне.
— Ты видишь, видишь радугу? — спросила и затаилась, словно давала время увидеть и оценить.
Под впечатлением серебряного дождя я готов был увидеть все, что угодно. Я вытягивал шею, крутил головой, оглядывался, но никакой радуги не видел.
— Какая жалость, что не видишь, а она такая большая — от горизонта до горизонта, мы уже плывем под нею. Видишь?!
Как бы навстречу радуге она рванулась так резко, что я едва удержал ее.
— Видишь, видишь?!
Я ничего не видел, кроме того, что у Розочки начался приступ, на который, наложением, отягчающе подействовали наркотики, и она бредила, что называется, наяву — быть может, представляла нас на теплоходе, плывущем в Евпаторию.
— Да, Розочка, да, я вижу радугу, — согласился я.
Потом обнял ее и, чувствуя жар ее воспаленного тела, сказал, что надо идти домой.
Я взял Розочку на руки и невольно в который раз поразился ничтожной тяжести ее тела. Она весила, наверное, меньше самого маленького подростка.
В машине она как будто успокоилась и даже немного вздремнула. Но дома ее стал душить кашель. Обессиленная, она выглядела ужасно (живой труп), а глаза взывали — нет-нет! — кричали о помощи.
Я сделал ей два укола: один внутримышечно, второй внутривенно. Через некоторое время Розочка опять успокоилась и даже попыталась что-то напевать. Однако еще через минуту как-то враз затихла и уснула.
Я вышел на улицу и сказал «таксисту по лицензии», чтобы он съездил поужинал, а потом уже не отлучался, дежурил до утра. Таксист стал отказываться, очевидно опасаясь, что я исчезну, не выплатив гонорара. Тогда я дал ему пятьдесят долларов, он укатил.
Он укатил, а я стал слушать шум ветра в макушках деревьев и смотреть на очень крупные зеленые звезды, которые, покачиваясь, поднимались над горизонтом, будто топовые огни какого-то дрейфующего судна. На душе было пустынно и одиноко, так одиноко, словно я находился на необитаемой планете, на которой мне предстояло умереть.
Мысль о смерти испугала, но не напрямую, а через Розочку. Я вспомнил о миелолейкозе, ампулах с морфием, о том, что сегодня девять дней ее матери, и почувствовал внутренний озноб — да, на этой планете без нее — смерть…
Я поспешил в горницу и только подошел к Розочкиной кровати, как она сказала, что это не радуга, а мост, поддерживаемый ангелами.
— Да-да, Митенька, ангелами и миссионерками любви.
Она сказала это, приподняв голову, но не пошевелив губами, и так отчетливо, что я оглянулся.
— Нет-нет, я не вернусь, я устала, мы пойдем вместе, ма-а… — вновь как бы сзади меня сказала Розочка.
Я взял ее на руки, и мы вместе стали смотреть в окно, в котором я видел растекающуюся на стекле звезду, а Розочка — радугу в лучах восходящего солнца.
Сколько мы так сидели — бог весть! Розочкина словоохотливость внезапно сменялась продолжительным забытьем, а то вдруг, очнувшись, она слегка отстранялась, ищуще взглядывала на меня и, неожиданно все вспомнив, припадала к моей груди:
— Митенька, ангел мой, не удерживай меня, отпусти! Там, Митенька, хорошо, там мы все-все вместе.
Я не понимал, о чем она просит, и только еще теснее прижимал ее к груди.
— Розочка, ангелочек мой, не уходи, не оставляй меня одного, — шептал я.
Розочка поднимала глаза, и по их неправдоподобной огромности я чувствовал, что причиняю ей душевную боль. И тогда, чтобы не терзать ее, я замолкал, а чтобы надежнее сохранять молчание, закрывал глаза. В одну из таких минут, кажется, уже на рассвете, внезапный сон сморил меня.
Мне привиделось, что мы с Розочкой стоим у солнечного родника, ручеек от которого, звеня, падает вниз на скалы и там расцветает радугой.
— Где это мы? — спрашиваю я Розочку. — Здесь так хорошо, здесь так красиво, здесь так бесподобно, что просто дух захватывает!
— А ты догадайся! — говорит Розочка и, смеясь, отбегает от меня, приглашая поиграть в догонялки. — Ты же принц, мой принц?!
Она ступила на самый краешек скалы, но я не успел испугаться. Словно лебедушка из «Лебединого озера», Розочка вытянулась в волнообразном движении крыл-рук и перелетела через парящий над скалами ручей.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
