Изредка неплохо стать вновь десятилетней девчонкой. Мы проводим свою жизнь с вздернутым вверх подбородком, пытаемся обрести королевское величие, но, как студентам на каникулах, нам случается превращать княгинь элегантности в невыносимых подростков, какими и следует быть.
Вторая промежуточная посадка в Оране осталась воспоминанием о невероятной сутолоке. Я уже рассказывала о первом этапе, когда мы сделали крюк в Оран по дороге в Лиссабон, ночь в казармах ВВС, каша в цинковых котелках… Возвращались мы тем же маршрутом, но на этот раз нас поселили в отеле. Что-то вроде отеля без обслуги, последовательное посещение которого разными родами войск всего мира превратило заведение в сортировочный вокзал после бомбардировки. Мы по своему желанию могли выбирать себе «пристанище» с незапирающимися дверьми и забирать в соседних номерах то, чего не хватало в наших. Прелестная ночь!
Когда возвращались в самолет, наша процессия представляла любопытное зрелище. Каждая купила корзину, набила ее фруктами, а одна из нас волокла за собой ананас на веревочке, как собачку, ему еще надо было дозреть!
Подводя итог, хочется сказать, что чудесные пейзажи, волшебные сказки, настоящие или выдуманные, «летучая» слава и безумные приступы смеха, как в детстве, остаются драгоценными мгновениями, которые не старея хранятся в шкафу наших воспоминаний.
Глава XIII
Fluctuat nec mergitur[307]
Почему иногда по вечерам меня охватывает какой-то странный сплин?[308] Явных причин тому нет. Мне хорошо знакомы эти вечера. Они почти всегда совпадают с двумя пустыми месяцами года. Дважды по тридцать дней, один месяц весной, другой – осенью, когда заканчивается жизнь одной коллекции, а вторая еще не родилась.
Я только что прожила лихорадочные недели, готовлюсь к другим, но в ожидании нового старта упиваюсь передышкой, периодом расслабления, приятного и опасного. Как ребенок, страдающий бессонницей, пересчитывает в темноте стада баранов, я подвожу промежуточный итог, личный итог, пытаясь отыскать себя, перестроиться, и это больше относится к Мари-Жозе, а не к Фредди. Этот период выбирает Фредди, как однажды, не подумав, я окрестила себя, которая лучше Мари-Жозе подготовлена к жизни и увлекает ее в головокружительную смену нарядов.
Не хочу погружаться в психологическую трясину, просто пытаюсь вспомнить о душевной пустоте. Меня ждут сотни дел, я их откладывала на момент, когда смогу ими заняться. Но часто не ощущаю желания и настроения: я выжидаю. Чего? Несомненно, будущей коллекции с новой адской круговертью дней, не оставляющей мне ни одной свободной минуты.
Если мода движется по обратному циклу сезонов, то моя жизнь движется по циклу моды. Быть может, надо перестроиться, как горцу у подножия горы, чьи артерии приспособились к жизни на высоте, или как никталопу[309] днем, ведь его глаза лучше видят ночью?
Я не могу забыть об одной чудесной встрече, подаренной профессией. Во время Фестиваля моды тридцать манекенщиц отправились в Канны на демонстрацию коллекции осень/зима. Я состояла в группе. Нас встречали несколько модельеров. Пораженная публика стала свидетелем странного спектакля: Жак Фат, в плавках, на водных лыжах, двинулся навстречу десятку хорошеньких девушек в платьях из плотной шерсти и меховых манто, которые пересаживались из гидросамолета в катер. Летнее солнце добела раскалило рейд Канн.
Конечно, юмор ситуации не ускользнул от хозяина. Касаясь наших щек в брызгах соленой воды, он целовал нас и смеялся, как школяр на каникулах: «Ну и дела, мои дорогие! Настоящий цирк!» Этот цирк обошелся ему недешево, потому что вместе с улыбкой он терял последние силы. Но как мы смеялись в то мгновение! И как часто смеялись над странными выкрутасами, в которые он нас вовлекал!
Если я испытываю печаль в периоды между коллекциями, виной тому, несомненно, усталость. Усталость, которую я обязана не замечать в течение нескольких месяцев интенсивной работы и которая внезапно обрушивается на меня. Стоит только подумать о ней, как понимаю, что я совершенно измождена.
Именно поэтому Мари-Жозе часто ищет общения с Фредди, а Фредди – с Мари-Жозе. Успокойтесь, они неразлучны и в Касабланке при 30 °C в тени, и в Хельсинки, спасаясь от ледяного ветра.
Дважды в год я похожу на пилота, только что преодолевшего звуковой барьер – кровоточат уши. А я впадаю в нервное отупение и ощущаю душевную пустоту в течение нескольких серых дней. Быть может, эта пустота стала острее сегодня, когда я дописываю последние страницы своей небольшой книги. Я пошла вспять по времени в кинотеке своих воспоминаний, и разворошенное прошлое толкает меня в будущее. Копаясь в записях, я наткнулась на короткую заметку из журнала, относящуюся к последним дням 1955 года. Прочтите ее:
«New-York Times в финансовом разделе публикует развернутое объявление о продаже знаменитого парижского Дома Высокой моды, одного из старейших, элегантных и пользующихся международным признанием.
В объявлении не уточняется, о каком Доме говорится. В нем только указано, что фирма производит также духи с тем же названием.
Стоимость всего комплекса – марки, духов, зданий и мастерских – равна примерно 400 тысячам долларов, около 60 миллионов франков».
Я прекрасно знаю, что нескольких строк в журнале мало, чтобы бить похоронный набат по парижской Высокой моде, но, увы, эта заметка не единичный случай. Вспомните о Поле Пуаре, умершем в нищете, и о многих других, кто жил без экстравагантных выходок, но вынужден был закрыть свое предприятие – Лелонг в 1948 г., Марсель Дормуа в 1950 г., Пиге на следующий год.
Посмотрите на Алвина, который ринулся в авантюру, как симпатичный щенок. Несмотря на оригинальность его коллекций, он «сломал себе хребет». Посмотрите на Ворта, главу пелотона, вынужденного продать свое имя Пакену. Посмотрите на остальных, чьи имена я не стану называть, хотя их знают все: они ковыляют на трех лапах и живут в вечном страхе перед кредитором. Ясно, что проблема носит общий характер и затрагивает не тот или иной дом, а нашу профессию целиком. Вот откуда обеспокоенность Синдиката Высокой моды, который давно ищет решение.
В связи с этим меня охватили угрызения совести: несомненно, я слишком мало рассказала о важном значении Синдиката Высокой моды в жизни каждого из нас. Как и манекенщицы, он появился во времена Чарльза-Фредерика Ворта и способствовал подъему профессии. Ее основал через десять лет после собственного Дома моды, а именно в 1868 году, господин Депень. С тех пор сменилось двадцать три президента, среди которых был Ворт I. Последний президент – господин Ремон Барбас[310] вместе со своим штабом защищает интересы тысяч ее членов.
