Девочка милая, – зорька лесная,Сердце болит, – кровоточит душа!Разве не слышишь – звезда ты лесная.Нервы как струны – звенят у меня.С болью и с песней – тебя вспоминаю!Алые губы, – огонь твоих глаз.Плавлюсь, и капли – по телу стекая,Красным металлом – струятся из глаз.Душу пронзило – как болью распятья.Кровь через кожу – струится горя.Красные капли – в янтарь застывая,Катят по телу – огонь унеся!
Ответы получал все реже и реже. Она коротко писала о своей жизни, с полным невниманием к моим страданиям. Я перестал писать в никуда и уходил всё дальше и дальше, захваченный новой жизнью. Но однажды получил от неё короткое письмо. В глаза бросился какой-то взволнованно извилистый, но все, же её почерк: «Прости меня, мой голубоглазый малыш, ты ещё не стоишь на ногах, а жить надо. Жизнь есть жизнь. Я выхожу замуж. Прости и прощай!».
Письмо без обратного адреса, с одним словом. Никополь!
Сердце моё сжалось, и я постарался всё забыть, бродя вдоль берега Днепра и смотря на мигающие огни уходящих ночных кораблей. Однако память ещё долго возвращалась к тому радостному и тревожному чувству, родившемуся с последним выстрелом зенитной пушки. Наконец, новая жизнь с её тревогами и заботами, унесла меня вперед, и всё вскоре скрылось, как в речном тумане.
Прошло много лет. Нас сильно измотали различные перестройки и реформы. Развал страны, деградация промышленности, развал собственности Великой державы сильно повлиял и на нас самих. Мы стали какие-то отчужденные, замкнутые. Но однажды на вокзале, среди мешочников, их озлобленных выкриков и вокзальной суеты, я увидал её, с двумя парнями, натужно волокущими огромные мешки.
Её было трудно узнать, печать всех бед легла на её лицо. Но что-то толкнуло нас в сердце. Мы остановились, взяли друг друга за руки и тихо сказали: «Это ты». И вместе ответили: «Да, это я». Мы грустно держали друг друга за руки, и долго молчали. Наконец полились слова:
Девочка моя, – Звездочка родная.Ты стоишь опавшая – словно не живая.Опустились локоны – взгляд поник совсем.Только лишь осталось – солнце, насовсем.Только лишь шевелится – та двойная боль.В сердце не залеченном – на всю жизнь с тобой.
И дальше, слово за словом, полился вопрос за вопросом. – Как живут ваши поселки? Как живете вы? – с волнением спрашивал я.
– С трудом выживаем. А главное нет той душевной тишины, того душевного покоя, той уверенности в завтрашнем дне. Сплошная погоня за куском хлеба. Кажется, остановишься и погибнешь. Всё челночим и челночим, этим нелегким промыслом нас просто раздавили; раздавили и бросили на дорогу мировых перекрестков и нас, и нашу душу. Раздавили безжалостно – до боли, до полного омерзения. – Звучал её печальный голос.
– А хотелось бы вернуться в прошлое. Такая ностальгия в душе. Мы же мечтали о жизни чистой и светлой, а теперь всё в этих неистовых криках, всё в этой суете, в этой блеснувшей своим крылом черной птицы наживы, поманившей нас за собой, и бросившей на перекрёстке мировых дорог.
И хочется вернуться в прошлое и исправить какую-то нелепую ошибку, какое-то нелепое недоразумение, проснуться утром и увидеть, – всё по-прежнему, все, как и было, и сказать:
Тишины я хочу – в этих криках.Тишины вдоль – заснувших плетней.Тишины – мои черные руки, – как обрубки седых тополей.Тишины, где нет боли душевной, – об ушедшем величье твоем.Где мы вместе с тобой не заплачем, Где мы вместе с тобой запоём.И чтоб белые лебеди плыли, – к той далекой ушедшей мечте.Не хочу я обрубков горелых – в этой дикой блатной пустоте.Не пройдешь по поселку с гитарой, – не споешь ты степную кугу.А напившись кавказской отравой, – кровью харкнешь на черном ветру!
Вся наша, такая спокойная, послевоенная – советская жизнь, с её постоянными улучшениями, родила в нас мысль, а не медленно ли мы бежим, а нельзя ли бежать быстрее, к тому послевоенному ожиданию чего-то святого и светлого. Какой-то встречи, с кем-то, или с чем-то, что сделает нас лучше, возвышенней и чище, а нашу жизнь одухотворенней.
И мы оба поняли, что все это разбилось об эти тяжелые каторжные мешки. Мы оба поняли, что в чем-то мы изменили сами себе. Где-то промолчали, а где-то приспособились. Перестроечная толпа, кружась в диком азарте, завращала нас, разделила и понесла в разные стороны. Остались только мысли прозрения, и ощущение беды и тревожных воспоминаний:
И не будет дней святых – я боюсь!И уйдет от нас совсем – розовая Русь.Красно-розовая Русь – не спеши.Мы ушли бы в рай с тобой – не греши.Кто-то властною рукой – сдвинул нить,Чтоб для нас опять с тобой – дверь закрыть.Хоть мечтали мы всегда – как в строю.Много весен не пройдет – мы в раю.Но случилася беда – видит Край.Как закрылася дорога – в Красный Рай!Как оставила ты нас – у крыльца.Завертелся дикий пляс – до конца.Как найти нам дальше путь – в те края?Где жила моя мечта – ты да Я!Но расстались мы с тобой – вот вопрос?Повернули ось земную – в перекос!Дней спокойных, тишины – не найти.Только горьких дней моих – не сочти.Расскажи, как дальше жить, – чтоб моля,Ты вернулася опять – как Земля!
Она взмахнула мне рукой уже на подножке уходящего поезда, и сквозь стук вагонных колес я услыхал её голос.
