«Трогательно?» — спросила она меня. «Спасибо» — добавила она.
Я ничего не понял, но выплюнул горсть ядовитых слов:
— Помню. Ты здорово запудрила мне мозги.
— Нет, Джамал…
— Еще как… Снимаю шляпу. Ты настоящая актриса.
Накрутив на палец прядь волос, она вскочила и поднялась на цыпочки, став похожей на примерную ученицу.
— Нет, Джамал, — глубоко вздохнула она. — Я была искренней. Несмотря на свою роль, я была искренней. Совершенно искренней. Ты не веришь мне, Джамал, но я не занимаюсь самообманом. Я обязана сказать тебе. Сказать сейчас. Если оставить в стороне все, что относилось к двойному убийству, я никогда…
Ей не хватало дыхания, но она решительно завершила фразу:
— …никогда не была такой искренней в отношениях с мужчиной.
Ее неловкая улыбка разбилась о каменное выражение моего лица.
Искренней?
За исключением всего, что относилось к двойному убийству!
За исключением коричневых конвертов, разбрасываемых за моей спиной.
За исключением ночной поездки к Ле Медефу. За исключением вторжения в спальню к перепуганным детям в гостевом доме бывшего вокзала в Иф. За исключением придуманной жизни Магали Варрон. За исключением идеальной жизни некой Моны Салинас, докторанта, исследующего содержание кремния в гальке, любимой ученицы своего научного руководителя, начальника самой большой во Франции лаборатории экспериментальной химии, предоставившего в ее распоряжение свою виллу. Зачем это отрицать, Мона? У тебя был выбор, ты примерила на себя роль смешной, умной, обвешанной дипломами девчонки… Словом, получила все шансы соблазнить голубка, присевшего напротив тебя на столик в ресторане «Сирена».
— Все ложь, — проговорил я. — Все.
— Ни ложь, ни правда, Джамал… Мы придумывали, мы рассказывали друг другу истории!
У меня над головой раздался хриплый крик:
— Отвалите отсюда!
В капитанской рубке «Параме» Жильбер Аврил орал на жандарма, попытавшегося оттащить его от штурвала. Обезумевшие чайки метались между мачтами. Я смотрел поверх плечей Моны.
— Нет. В твою историю я поверил.
Молчание.
Я увидел, как из микроавтобуса в сопровождении двух жандармов вышла Осеан и тотчас скрылась в «ситроене». Через несколько секунд машина уже сворачивала с набережной.
Внутри у меня все сжалось. Я отвел взгляд.
— Я тебе поверил, Мона, — повторил я. — Видишь, я даже продолжаю называть тебя Моной. Глупо, да? Мона Салинас не существует! Никогда не существовала. Ты… Ты… я тебя не знаю!
Растрепавшиеся волосы все время падали ей на лицо, она отмахивалась от них, как от назойливых комаров.
— Если ты в этом уверен, — помолчав, произнесла она. — Впрочем, Алина не многим отличается от Моны. Это та же самая девушка, Джамал. Только буквы меняются местами. В сущности, каждый из нас играл свою собственную роль.
Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. Задрожала. Выдавила из себя улыбку.
— Я не могу на тебя сердиться. Это был бы перебор. Забудем прошлое, и тогда…
Я молчал. Не сказал ни единого слова. Бодрый тон Моны казался мне жутко наигранным.
— Помнишь нашу первую встречу, Джамал? Наш обед в «Сирене». Я спросила тебя, дал бы ты мне свою визитку, из тех, которые ты раздавал на улице самым красивым девушкам.
— Я тебе ответил, что да.
— Это правда. Но ты помнишь, что я прибавила?
Напрочь не помню.
Я вглядывался в опустевший перекресток, где за кремовым павильончиком исчезла машина, увозившая Осеан.
— Тогда я обращалась к тебе на «вы», Джамал. Я была уверена, что вы бы не дали мне свою карточку. Потому что вы любите романтических женщин, роковых красавиц, неуловимую красоту. Не таких непосредственных, как я. — Холодным пальцем Мона провела по моей щеке. — Вы ловите призрачные образы, коллекционируете их, как фигурки Панини, не пытаясь поймать ту, которая нужна вам.
Яркая вспышка, мелькнувшая в бледном дневном свете, ослепила меня. Кто-то из жандармов фотографировал борта и оснастку «Параме», чтобы определить то место, откуда Мескилек сбросил за борт Пироза. Никто по-прежнему не торопился нас допрашивать.
Слова Моны продолжали проскальзывать мне в голову:
«Вы любите романтических женщин, роковых красавиц, неуловимую красоту.
Вы не пытаетесь поймать ту, которая нужна вам».
Теперь я вспомнил, она сказала мне это еще в первый вечер; некое предчувствие, на которое я не обратил внимания.
— Забудем прошлое, — громко произнес я. — Ты права, Мона, меня больше привлекают звезды.
Я провел рукой под левым коленом — наверное, чтобы вновь ощутить пустоту.
— Те, которые я должен завоевать! Недостижимые вершины. Забраться на Монблан, ну, и тому подобные глупости. Для этого я упорно тренируюсь.
— Я знаю. В сущности, я всегда это знала. Чао, Джамал. Нас ждут жандармы. Думаю, мы оба можем похоронить славную девушку Мону, тогда как…
Алина. Вбить себе в голову это имя.
Она изогнулась, вытаскивая из заднего кармана джинсов какую-то штуку.
— Помня о твоих будущих вершинах, я вчера подобрала ее и положила на капот «фиата». Когда же ты рванул, чтобы уйти от Пироза, она соскользнула на землю. Возможно, ты даже проехал по ней…
Мона вложила мне в руку желтую звезду шерифа. Черную от грязи. Искореженную.
— Ты мне ее доверил. Теперь тебе надо найти другую хранительницу.
Я устремил взор к небу. Высоко над побледневшим месяцем, мимо которого плыли длинные белые облака, тускло поблескивало догорающее созвездие.
— Спасибо, Мона. Но она мне больше не нужна.
Я посмотрел на утренние звезды, кокетливо подмигивавшие из-за последней тонкой вуали тумана, потом двумя пальцами взял звезду шерифа и резким движением швырнул ее в воду, как можно дальше от яхты.
Описав элегантную кривую, кусочек жести отрикошетил от черной поверхности бухты.
— Не надо было этого делать, — заметила Мона. — Это твой талисман…
Звезда шерифа медленно погружалась в воду.
— Твой талисман, — повторила она.
Она подошла к борту и начала спускаться. Она одолела всего три ступеньки веревочной лестницы, когда жандарм в кожаной куртке вытащил руки из карманов и бросился помогать ей.
Четверо жандармов вынесли на палубу трупы Пироза и Мескилека, упакованные в темные пластиковые мешки.
Один из них смерил меня равнодушным взглядом. Быть может, он надеялся, что я помогу им оттранспортировать трупы.
