Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Сначала служил в Приморском крае на Дальнем Востоке, в кавалерийском полку.
Когда полк перебросили на Запад, на старую границу на Украине, случайно попал в танковый полк, сказав, что умеет водить мотоцикл.
В этом полку обман раскрылся, но его оставили и как много чего умеющего определили в штаб. В 1942 г. Зиновьева отбирают кандидатом для учёбы в лётной школе. Сначала направляют в Москву, а затем в Горький.
«В последующие годы (1942 — 1944) я учился в авиационных школах, несколько месяцев был в наземных войсках, служил в различных авиационных полках», — напишет А.А. Зиновьев в своих воспоминаниях.
В 1942 — 1943 гг. Александр Александрович учился в Ульяновской военной авиационной школе пилотов. В этот период он выпускал «боевые листки», сочинял сатирические стихи и фельетоны. Там же им была придумана большая «Баллада об авиационном курсанте». Сам Зиновьев о её рождении рассказывал следующее: «Тогда в школе по рукам ходила другая "Баллада", не знаю, кем сочинённая. Она была сплошь из мата и скабрезных выражений. Я несколько отредактировал её, но устранить скабрезности полностью невозможно. Тогда-то я и сочинил свою "Балладу". Сочинил я её одним махом, т.е. за одну ночь в карауле. Она получилась вполне приличной с точки зрения свободы от мата и скабрезности, но зато явно политической. Я прочитал её своим друзьям, которым мог доверять. Они посоветовали уничтожить её во избежание недоразумений. <…>
"Баллада" была написана в духе народного творчества, которое оживилось в войну. Образцом её была поэма А. Твардовского ''Василий Тёркин". В 1942 — 1943 годах в нашей авиационной школе циркулировала стихотворная поэма, написанная в подражание поэме Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Поэма называлась "Кому в УВАШП жить хорошо"… Кто был её автор, не знаю. Может быть, тот же парень, который сочинил хулиганскую "Балладу". Эта поэма была сочинена великолепно. Сюжет её был такой. На лестнице в учебно-лётном отделе встретились семь курсантов и решили выяснить, кому хорошо живётся в УВАШП. Они обошли военнослужащих всех категорий, начиная от моториста и кончая начальником школы. Оказалось, что у всех было на что жаловаться. Отчаявшись, курсанты пришли в казарму. И тут они увидели, что, спрятавшись под матрац, прямо на железной сетке спал курсант — сачок Иванов. Увидев его, курсанты поняли, что нашли того, кого искали, — человека, которому действительно хорошо, привольно и весело жилось в УВАШП».
В период обучения в авиашколе Зиновьев очень много занимался спортом. А некоторое время даже боксом. О знакомстве с ним Александр Александрович напишет, как всегда, не без юмора: «В школе была боксёрская секция. Тренером был мастер спорта по боксу. Однажды я стоял в группе зевак, смотревших на тренировку команды школы, готовившейся к соревнованиям. Тренер предложил мне попробовать побоксировать. Я надел перчатки первый раз в жизни. Тренер приказал мне ударить его. Неожиданно для меня самого я ударил его левой рукой и нокаутировал. Он не ожидал этого и не успел защититься. После этого меня приказом по школе включили в команду, освободили от полётов и приказали готовиться к соревнованиям. Я быстро освоил основы боксёрской техники и на соревнованиях гарнизона занял первое место: мои противники были такие же "мастера", как и я. Но потом начальник команды приказал мне сражаться с парнем из танкового училища, который на две весовых категории был тяжелее меня, рассчитывая на мою "техничность". И тот парень, конечно, побил меня, хотя техникой бокса владел ещё хуже, чем я. После этого я боксом заниматься бросил. Меня за это не наказали, так как наш тренер попал в штрафной батальон за воровство и наша команда распалась».
О том периоде своей жизни Александр Александрович, видимо, будет вспоминать часто: «Летали мы с перерывами — кончался "лимит" горючего. В перерывах мы вели жизнь обычных солдат: ходили в наряды, работали, занимались строевой подготовкой и спортом, изучали теорию полётов и историю партии, ходили в самовольные отлучки, пьянствовали, занимались мелкими махинациями. Мы были молоды, не голодали в медицинском смысле, не выматывались физически. На фронтах гибли люди, а мы пока что были в безопасности. Нам предстояло летать, а не ползать в грязи…»
После окончания военной школы А.А. Зиновьев принимает решение начать бездумную жизнь «гусара» современной армии — «рядового лётчика без всяких карьеристских амбиций». «Я начал пить водку, — пишет он. — Я обнаружил, что могу нравиться женщинам. Мне стало нравиться проводить время в разгульных компаниях, участвовать в рискованных приключениях. Всё это создало мне репутацию бесшабашного гуляки и балагура. За это меня любили на самом низшем уровне армейской иерархии.
За боевые вылеты нам давали по сто грамм водки. Мы к ним добавляли ещё всякие одуряющие напитки, добытые на стороне. Мой стрелок был большой мастер по этой части. Во время войны на такое "гусарство" смотрели сквозь пальцы: лишь бы человек хорошо летал. Но всё же учитывали, ограничивая присвоение званий, присуждение наград и повышение в должностях. А я к этому и не стремился. Я не был исключением: такими было большинство рядовых лётчиков. <…>
В книгах и фильмах многократно прославлена фронтовая дружба. Не спорю, общая опасность сближает людей. Но совсем не так сильно, как принято считать. Уже в начале войны я заметил, с каким равнодушием люди относились к гибели товарищей. Погибших забывали очень быстро. Людьми владели другие чувства — страх, стремление к самосохранению, к выгоде хоть в чём-либо. Тяжёлые и опасные условия не ослабляли, а усиливали общие принципы поведения людей в массе себе подобных. Героические и самоотверженные поступки люди совершали в порядке исключения. В большинстве известных мне случаев люди, слывшие героями, были отобраны на эту роль начальством. Награды выдавались тоже в зависимости от решений начальства. Настоящие герои обычно погибали и редко вознаграждались…
Это время было весьма противоречивым. С одной стороны, я всё глубже погружался в трясину "гусарства", а с другой стороны, во мне стали усиливаться мои социальные и литературные наклонности. Я принципиально отказался от всяких попыток выслуживаться и делать карьеру, отдавшись с этой точки зрения во власть обстоятельств. Таких, как я, было много. Служба в авиации располагала к этому. С одной стороны — привилегированные условия, уважение к ним как к смертникам. С другой стороны — возможность быть сбитым в ближайшем бою и готовность погибнуть в любой момент. Считается, что плохие условия жизни способствуют развитию безразличия и готовности к смерти. Я на основе своих наблюдений убедился, что это далеко не всегда верно. Я не раз видел, как люди в самом жалком состоянии цеплялись за жизнь любой ценой и как люди с довольно благополучными условиями отважно шли на смерть. Именно хорошие условия в авиации развивали в нас готовность к смерти, ибо всё равно уклониться было нельзя. Да мы и не стремились уклоняться, за редким исключением. Участие в боях делало нас исключительными личностями, уклонение же от этого каралось презрением.
Я время службы в авиации считаю одним из самых лучших в моей жизни…»
Александр Александрович говорил, что «особыми способностями в лётном деле я не могу похвастаться. Но летал я вполне прилично. В эти годы рухнуло представление о лётчиках как о существах особой породы, так как летать стали обучаться не исключительные единицы, а массы случайно отобранных людей. Большинству из них пришлось стать лётчиками в силу обстоятельств, а не по призванию. Лишение лётчиков ореола исключительности сказалось, в частности, в том, что ликвидировали особую авиационную форму и всякие привилегии. Оказалось, что летать могут научиться практически все здоровые люди. Процент неспособных оказался незначительным, причём многие симулировали неспособность из боязни попасть на фронт и быть сбитым.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
