Меня всю еще трясло после того, как я извинилась перед Графиней, вновь перед Касси, наконец, перед Мерседес. Впрочем, Мерседес не очень расстроилась («Несчастный случай», — заверила она меня, а на лице читалось удовлетворение, когда она провожала взглядом бывшую сотрудницу, которую уводили в туалет). Как сказала Андреа, я, возможно, не так уж и хорошо представляла «Кэндллайт», зато принесла команде зачетное очко.
Я плюхнулась на скамью. Хотелось, конечно, порадоваться тому, что отомстила Касси, но не получалось. Водопад — или, точнее, винопад, — вылившийся на мою соперницу, означал, что я привлекла к себе внимание на третьем из трех мероприятий издательского сообщества, в которых участвовала. До работы в «Кэндллайт» я не устраивала публичных сцен. По натуре я человек очень тихий. Теперь же у меня возникло ощущение, что я превращаюсь в истеричное дитя, а серьезные мероприятия — в домашние скандалы с разбрасыванием игрушек и валянием на полу.
С этим следовало заканчивать.
Нужно было искать в жизни что-то еще, помимо этой безумной работы. Каким-то чудом я превратила себя в редактора, но, пусть другие и видели во мне профессионала, себя я в этом убедить пока не смогла. Стоило ли удивляться? Я уже шесть лет носила вещи десятого размера — плюс-минус один номер, но, глядя в зеркало, по-прежнему видела шестнадцатый.
В этом, собственно, и состояло главное различие между Флейшманом и мною. Некоторые люди заблуждались, переоценивая себя. Я же видела исключительно собственные недостатки.
Я задалась вопросом, а нет ли какой-нибудь книги по популярной психологии, которая могла бы помочь таким, как я. Или все они предназначались для таких, как я? Но я никогда не видела своего двойника на ток-шоу Опры. Если на передачу приглашались люди, которым удалось похудеть, они всегда радовались произошедшей с ними трансформации. Им не терпелось выйти в мир и покорить его, щеголяя в новеньких джинсах. А если это были мужчины, которые стали женщинами, то они отправлялись покорять мир в помаде и новеньких бюстгальтерах.
А как насчет людей, которые не смогли поверить в то, что изменились к лучшему?
Я встала, чтобы пойти домой, но вместо этого двинулась в противоположном направлении. К подземке, чтобы поехать в Куинс.
Тридцать минут спустя стучалась в дверь квартиры Сильвии. В интернате меня уже знали. После того как я подарила библиотеке четыре коробки книг «Кэндллайт», встречали с распростертыми объятиями.
Открыв дверь, Сильвия удивилась. Может, удивилась, что я пришла одна.
— Где Люк? — осведомилась старушка, пытаясь заглянуть мне за спину, на случай если он где-то спрятался.
Ей нравился Люк. А кому нет?
— Наверное, на работе. А мне вдруг захотелось прийти к вам.
— Понятно, — кивнула она. — Тогда заходи. Хочешь пирожное?
Она по-прежнему предпочитала покрытые слоем шоколада пирожные с абрикосовой начинкой. Со старыми привычками так трудно расставаться.
— Нет, благодарю, — вежливо отказалась я.
— А что ты делала? — спросила Сильвия.
Она действительно хотела знать? Более того, я действительно хотела ответить на ее вопрос?
— Если на то пошло, я думала, Сильвия. Вы должны написать книгу.
Она рассмеялась:
— А-а, ты про любовный роман?
— Нет, вы должны написать историю своей жизни.
— Но я уже говорила тебе, что не хочу писать об этом, — пробурчала та, направляясь на кухню. — Я ведь открыла тебе свой самый-самый секрет.
— Но почему это должно быть секретом? Это же интереснейшая история. Из бедности к богатству. Трансформация личности. Прорыв в знаменитости. И конечно, любовь. — Я не сомневалась, что без любви не обошлось. Деньги, на которые она жила (и которые у нее украли), они ведь откуда-то появились. — Любовь была, правда?
Она озорно улыбнулась:
— Можешь не беспокоиться, Ребекка, тут я тебя не разочарую.
— Видите? Вы уже подцепили меня на крючок. — На этом я не остановилась. — Плюс я действительно хочу знать, как вы это сделали.
— Сделала что?
— Переменились. Трансформировали себя. Я чувствую, что мне тут без вашей помощи не обойтись.
Сильвия коротко глянула на меня:
— Все-таки ты хочешь знать о Кэри Гранте.
— И это тоже.
Она цокнула языком.
— Нет, не думаю, что смогу написать историю. Определенно не смогу.
Но я не оставляла надежды. Мы выпили чаю, поговорили обо всем и ни о чем. О Р. Дж. Лэнгли, о Люке, о моей новой квартире, о том, как она скучает по своей старой… Время шло, и с каждой минутой мою выходку в «Хелмсли» затягивало туманом.
Несколько раз я заикалась о написании книги.
— Нет-нет. Как я могу написать книгу? Я даже не умею печатать.
— Я умею.
— У тебя есть более интересные занятия.
Я рассмеялась:
— Если бы.
— А если я умру? Что тогда?
— Вы же не собираетесь умирать. И пока в городе можно будет купить маринованную окру, вы не умрете.
— Не думаю, что это хорошая идея, — пробурчала она.
Вскоре я поднялась, чтобы уйти. Сильвия, конечно, держалась молодцом, но гости утомляли ее. Я взяла список необходимых покупок и пообещала заехать в субботу. У двери она спросила:
— Мне понадобится один из этих компьютеров?
— Не обязательно.
— Они дорогие.
— Вы и представить себе не можете, как дешево отчаявшиеся люди продают их на интернет-аукционах.
При упоминании всего связанного со Всемирной паутиной Сильвия всегда замолкала. Вот и тут закачала головой, словно для написания книги требовалось обучиться заклинанию змей.
— Нет, определенно нет. Идея не из лучших.
Я пожала плечами:
— Решать вам, Я бы с радостью поучаствовала.
— Тебе нужно последовать совету, который то и дело дают по телевизору. Начинай жить.
— Именно это я и пытаюсь делать.
— Своей жизнью.
— Хорошо, Сильвия. Увидимся в субботу.
— Может, я поговорю об этом с Бернадиной.
— О чем?
— О нашей книге, — пояснила она таким тоном, словно имела дело с тупицей.
— О той, которую мы определенно не будем писать? — уточнила я.
— Именно.
21
Прошло девять месяцев.
(Прости, Рита.)
Разумеется, девять месяцев — говорящая величина. В «Кэндллайт» девять месяцев означает только одно: беременность. Но в издательском деле девять месяцев — период времени, который обычно проходит между сдачей рукописи в редакцию и появлением книги в магазинах. Если книга обречена на успех, издательство может ускорить процесс. Скажем, мемуары президента могут появиться на прилавке через два месяца после того, как он представит рукопись.