– Не начинай эту галиматью снова. Не болтай, что я ищу в тебе образ утраченного отца, Макс. Возможно, ты и лучший мозгоправ со времен Зигмунда Фрейда, но, когда речь заходит о любви, оказывается, что ты слеп, как крот. Это чудесно, необъяснимо и таинственно. Это единственное человеческое занятие, которое не поддается логике, где два и два не всегда составляет четыре. Мне плевать на причину, почему я полюбила тебя, Макс, и я не хочу ничего знать, если ты даже дашь мне объяснение. Я люблю тебя, а ты любишь меня, и только это имеет значение. Итак, когда ты скажешь своей жене?
Фидлер, заикаясь, попытался что-то произнести:
– Д-да. Сказать ей. Я… я… даже не знаю, что ей сказать! Ведь недостаточно сказать: «Эй, кстати, Мара Тэйт и я… ну, между нами кое-что произошло. И значит, я должен бросить все – тебя, ребятишек, свою практику. Мы с Марой собираемся основать клинику вроде той, что доктор Швейцер основал в Африке, только это будет на Ближнем Востоке…»
– Хорошо, детка, хочешь клинику? Она у тебя будет.
Фидлер выкатил глаза из орбит, жеманно изображая стыдливость.
– О Господи, я всегда мечтал, чтобы меня взяли на содержание, но, право же, я не собираюсь продавать тебе свою благосклонность, дорогая.
Внезапно улыбка сошла с ее лица и она побледнела как смерть. Она покачнулась на стуле и вцепилась в край стола, чтобы не упасть, опрокинув при этом стакан с водой.
– Макс!
В этом ее призыве послышалось нечто пугающее.
– В чем дело, Мара?
Он вскочил и, обежав стол, остановился рядом с ней.
– Тебе нездоровится? Плохо?
– Я… я не знаю. У меня кружится голова. Какое-то странное чувство. – Она прикрыла глаза ладонью. – Я слышала голос. Он звал меня.
– Это только ветер, Мара. Послушай, как он завывает, врываясь на террасу.
– Ветер? Нет. Это моя мать.
Он испытал облегчение, заметив, что краски медленно возвращаются на ее лицо и дрожь прекратилась.
Она подняла на него глаза и слабо улыбнулась.
– Теперь все хорошо. Мне жаль, что я тебя испугала. Давай-ка выпьем кофе и бренди и посидим у камина.
– Иди и сядь у огня. Я все тебе принесу.
Она сжала его руку.
– Нет, со мной все в порядке. Это правда. Идем вместе.
Когда они уселись у камина, она спросила:
– Макс, ты думаешь… я сумасшедшая?
Он пожал плечами:
– Мы все немного сумасшедшие, если пользоваться твоей терминологией. Я предпочитаю другой термин – «некоторые странности и отклонения в психике».
– То, что ты делаешь со мной, когда я нахожусь под гипнозом, – регрессия во времени, возвращение назад. Ты проводишь меня через определенные фазы, но не веришь, что все мои слова, все то, что я говорю, – правда и я в самом деле путешествую назад во времени.
– Мара, это метод лечения, – ответил он уклончиво, – и очень эффективный метод лечения. Во всяком случае, на этом этапе.
– Макс, я действительно путешествую назад во времени. Я представляю собой трех разных людей в три разных периода времени. Я веду одновременно три разных жизни в трех измерениях. Помнишь, что ты мне говорил о теории относительности Эйнштейна? Я перечитываю все, что только могу найти на эту тему, в том числе странные, иногда даже дикие и спорные вещи, выходящие далеко за пределы темы. Знаешь, что я думаю, Макс? Я думаю, что человеческое существование – это бесконечный кинофильм, повторяющийся снова и снова. Кадры сменяют один другой, проходя сквозь линзу проекционного аппарата, и история разворачивается, но то, что происходило в прошлом, не стирается. Это существует всегда, вечно. Все записано на пленку. Если кто-то хочет пережить какой-нибудь эпизод, надо только переключить проекционный аппарат на другую фазу. Мы вместе открыли способ возвращать вспять процессы реальной жизни. Я прекрасный субъект опыта. Как это называют спириты? Я прирожденный медиум. Прирожденный контактер с миром, который лежит в прошлом, позади.
Она сжала его руки с такой силой, что ему стало больно.
– Мара, ты слишком увлечена мыслями о своих предках, – начал он осторожно. – Твоя мать и бабушка были сильными личностями, гораздо сильнее всех окружающих. Они оставили в тебе неизгладимый след. И ты идентифицируешь себя с ними. Это вполне естественно, но…
– Макс, это нечто гораздо большее, и ты это знаешь! Все три Мары родились в один день!
– Да, это необычно, но не в такой степени, как ты полагаешь. Подумай только, существуют миллиарды людей в мире, и всего только триста шестьдесят пять дней в году. Разумеется, это очень редко, чтобы бабушка, мать и дочь родились в один и тот же день, как и то, чтобы сестры-близнецы родили детей в один день. Однако зарегистрированы сотни таких случаев… Ты ведь знаешь, как невелик шанс выиграть в бридж, насколько мало шансов, чтобы тебе сдали тринадцать подходящих для выигрыша карт? Компьютер говорит нам, что шанс равен 158 753 389 899 против единицы. И все же это иногда случается. И не один раз!
Я мог бы процитировать тебе самые невероятные высказывания, рассказать о таких случаях, в которые трудно поверить, а список их не короче моей руки. И твой случай – из того же разряда. Нет ничего сверхъестественного в том, что три Мары родились в один и тот же день. Это всего лишь бросок костей, которые легли определенным образом. Это всего лишь случай. И ничего более… Как я и говорил, твой необычный интерес к судьбе Тэйтов, к их биографиям, к их прошлому, к тому, как они умерли, вырос до необычайных размеров, и ты не должна позволить этому интересу стать одержимостью. Тебе надо суметь отстраниться от них.
Она его не слушала.
– Макс, я хочу, чтобы ты снова погрузил меня в транс – сегодня же, сейчас…
– Совершенно исключено. Об этом не может быть и речи.
Фидлер начал терять терпение.
«А как насчет твоих перспектив, доктор? Врач, которого раздражает его пациентка, его больная?..
Ты прав. Ты должен отстраниться от этого дела. Тем, что я позволил себе полюбить ее, я нарушил клятву Гиппократа. То, что я эмоционально заинтересован в ней, лишает меня здравого смысла и объективности. Я уже не могу доверять себе как психиатру».
Теперь Мара будто посылала ему вызов: ее глаза были дерзкими, в том, как она вздернула подбородок, угадывалась необузданность, и тон ее стал непреклонным.
– Если ты не погрузишь меня в транс, я сделаю это сама. Ты же знаешь, Макс, что я умею это делать. Я практиковалась в этом.
Испуганный и сбитый с толку, он схватил ее за руки:
– Мара, ты не должна этого делать. Это может оказаться очень опасным! Гипноз в неумелых руках может стать смертельным оружием, как заряженный пистолет в руках ребенка.
