Максен приказал себе не думать о грустном и повернул коня к шатрам, но тут пришлось резко натянуть поводья. Футах в десяти от входа в шатер стояла Райна. Высоко подняв голову и опустив руки по швам, она готовилась к тяжелому испытанию: на нее должен был обрушиться гнев Пендери.
Он сожалел, что гнев покинул его в тот час, когда надо бы положить непокорную на колено и хорошенько отшлепать. Ему же сейчас хотелось обнять ее и прижать к груди.
— Подойди, — он сделал ей знак рукой.
Девушка растерянно посмотрела на него, но вскоре к ней вернулось саксонское упрямство:
— Я поступила правильно.
— Так кто к кому подойдет: ты — ко мне, или я — к тебе?
Она удивилась, что Пендери так легко сдался, но все же недоверчиво прищурилась. Помедлив, Райна подобрала юбки и подошла к нему:
— Ты не сердишься?
Наклонившись, рыцарь ласково провел по ее щеке:
— Может, завтра, но не сегодня.
Улыбка осветила лицо саксонки:
— А завтра что будет?
Любя Райну всем сердцем, всей душой — каждую искорку в ее глазах, каждую морщинку, — он не смог удержаться от улыбки:
— Думаю, мне и так есть куда изливать свой гнев.
— Да, конечно, есть, — глаза ее сияли.
— Ты поедешь со мной, Райна?
Она протянула ему руки.
Упираясь коленями в бока лошади, Максен легко поднял девушку и усадил перед собой.
— Давай отыщем подходящее местечко.
— У нас же есть свой шатер.
Он покачал головой.
— Нет, нужен уголок, где никто не помешает.
Такое место было непросто найти, но Максену и Райне повезло. Они молча обнялись и безрассудно отдались телесному празднику. И только утолив голод плоти, возобновили разговор.
— Ты читаешь мою душу, точно книгу, саксонская колдунья, — бормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.
Его дыхание нежно ласкало ей кожу и было приятно. Девушка прижалась еще ближе к нему.
— Я хочу признаться…
Признание. Райна вздрогнула. Она запуталась в дебрях лжи, из которой как-то нужно выбираться. Но так не хотелось нарушать близость, возникшую между ними. И все-таки сказать правду нужно.
— Я тоже хочу признаться, — с гулко бьющимся сердцем прошептала она.
— Потом, — Максен приподнял ее подбородок, заглянул в глаза. — Я обманул тебя, Райна.
Девушка нахмурилась:
— Обманул?
Тень сожаления промелькнула в его глазах.
— Я подговорил Кристофа заменить прежнее снадобье другим. Оно поможет зачатию.
Райна, которая свернулась и тесно прижалась к нему, теперь стала на колени. Единственной ее одеждой были волосы, разметавшиеся по плечам.
— Что? — воскликнула она. Пендери тоже приподнялся и сел.
— Это правда. Я попросил брата дать тебе другое снадобье.
— Но зачем? Неужели ты хочешь, чтобы появился на свет незаконнорожденный ребенок?
Он ласково потрепал ее по щеке:
— Ты сама не можешь догадаться?
Райна молча смотрела на него. «Проклятие! — думал Максен. — Почему так трудно все высказать? И почему я чувствую себя мальчишкой, когда на самом деле мне под тридцать?»
— Это хороший предлог, — объяснил он, — чтобы жениться на тебе.
Казалось, она лишилась дара речи. Вскочив, Райна беззвучно ловила ртом воздух.
— О чем это тебе говорит, Райна?
Саксонка только покачала головой.
«Тогда надо по-другому», — решил Пендери. Он впился губами в ее губы. Она ответила не сразу, но, наконец, сделала это, веря и не веря, что любима.
— Этого не может быть, — прошептала она, и глаза затуманились слезами.
— Да, правда. Я люблю тебя, Райна.
Она несмело улыбнулась, но улыбка тотчас исчезла с ее лица.
— Я не надеялась услышать от тебя этих слов, хотя, видит Бог, я всем сердцем ждала их.
— А теперь, когда ты услышала их, что ты сама скажешь?
— Я люблю тебя, Максен, всем сердцем, всей душой.
С этими словами она обхватила его шею и прильнула к нему.
Пендери почувствовал, как переполняется радостью его душа. Он прижал ее белокурую голову к груди, где учащенно билось сердце.
— Я возьму тебя в жены. Ты будешь Райной Пендери.
«Как непохож он на Томаса», — думала девушка, светясь от счастья. Она любила и была любима. Хотя Томас твердил о своей любви, но это было лишь наваждение. Максен же способен по-настоящему чувствовать, любить и страдать.
Прежде она и не подозревала, что такое чувство существует. И опять вспомнила ненастный день, полный слез и горя, и вновь услышала проклятия умирающего Томаса. Они были как крест, который должно ей нести до конца дней своих. Теперь она не хотела и думать об этом, теперь, когда у нее есть Максен и ребенок, плод их любви…
Сердце заныло, и Райна с горечью подумала, что не только мертвый Томас с его наваждением и проклятиями стоит между ними, но и ложь, в пучину которой она добровольно ввергла себя.
Скоро Максен узнает правду — хочет она этого или нет. Он ненавидит ложь, особенно из ее уст. Когда он узнает правду, не осуществится ли проклятие Томаса? Ее охватила дрожь, которую она не могла унять.
— Ты замерзла? — участливо спросил рыцарь.
— Нет, я дрожу от страха.
Он отпрянул от нее.
— От страха? — переспросил он. — Я буду тебе хорошим мужем, Райна, клянусь.
— Я знаю это. Я боюсь, захочешь ли ты жениться на мне после того, что я скажу тебе.
Рыцарь сдвинул брови так, что они сомкнулись, и плотно сжал губы. Голосом, в котором явно слышалась усталость и какая-то обреченность, он спросил:
— Еще ложь?
Та кивнула.
— Да… может, ты не захочешь слушать, но я, должна сказать.
Он прикрыл глаза и вновь открыл их:
— Давай покончим с этим раз и навсегда. Говори.
Райна решила идти до конца:
— Это о Томасе.
— Что такое?
— О нет, это не то, что ты думаешь. Я не знаю, кто убил его. Это правда.
— Дальше.
— Когда он лежал у меня на руках, истекая кровью, то обвинил меня в своей смерти. Если бы я не убежала…
— Мы уже говорили об этом, — облегченно вздохнул норманн, — и хватит о Томасе. Он сам виноват, что поскакал за тобой без охраны.
— Но это еще не все. На мне лежит его проклятие.
