– Такое в нашем возрасте по случаю не происходит. Девять недель уже. Аборт делать поздно, и Саша настаивает на том, чтобы я рожала. Он одинок и силен. Говорит, где один ребенок, там и второго прокормим. У него дом в садоводстве в Новой Ладоге.
Знала бы я, что там мне придется скрываться от моих врагов летом 1997 года!
Потом мы с Тоней пили чай, и я курила, выпуская дым в форточку. О коробочке вспомнила Антонина.
– Я твою коробочку сберегла. Держи.
Приятная тяжесть легла мне в ладонь. С этого мига я ощутила себя не менее чем Биллом Гейтсом.
– Давай выпьем.
– Мне лучше не пить.
– Тогда я одна выпью.
Осень в Ленинграде в самом разгаре.
Я слышу ребячий гомон. Тут на меня накатило. Я вспоминала Толика. Слёзы потекли по щекам сами собой.
– Ты что, Ирина?
– Толика вспомнила.
– Поплачь.
Слезы высохли.
– Вот и молодец. Какие наши годы. Ты ещё родишь.
– Ты шутишь. Мне сорок четыре года. Хочешь, чтобы я умерла при родах?
– А мне сколько? Врач мне сказал, кесариться будем.
– Убедила, но кто на меня позарится? Стара я для любовных приключений.
Если бы кто-нибудь услышал наш разговор, решил, что это беседуют пациентки психиатрической больницы.
Наверное, мы бы и дальше продолжили обсуждение этой животрепещущей темы, если бы не позвонили в дверь.
– Ты ждешь гостей? – спросила Антонина.
– Какие гости, если я приехала вчера?
– Тогда это из органов. Ты шпионка, и тебя пришли арестовывать.
Так шутит моя подруга, а я иду открывать.
– В дом пустишь?
Передо мной стоит Вера Петровна, моя первая начальница.
– Засиделась вчера у подруги до ночи, переночевала и вот, решила все же зайти к тебе. Антонина у тебя?
Узнаю бригадира. Все такая же деловая, командные нотки в голосе.
– Мы с Антониной только позавтракали.
– Распустились совсем. Кто же в такое время завтракает? Обедать пора.
Не стану я ей возражать, что, мол, сегодня выходной. Сама сообразила.
– Впрочем, сегодня воскресенье, можно расслабиться.
Антонина подала голос.
– Товарищ начальник, нечего на нашу иностранку наседать. Идите сюда.
Вера Петровна пришла не с пустыми руками.
– Вот, девочки, удалось отоварить талоны. Буквально с кровью вырвала кусок говядины. Говорят, в области коров забивают. Кормов нет.
– Вера Петровна, мы с Ириной яиц наелись.
– Так я и не предлагаю сейчас мясо жрать. Вы что, меня прогнать хотите?
Я успокоила Веру Петровну, усадила за стол и налила водки.
– Это дело, а то в глотке сушь.
Выпили. Помолчали.
– Знаете, девочки, я с этой горбачевской антиалкогольной кампанией пьяницей стала. Как раньше было? Водку покупала только тогда, когда праздники или гости пришли. А начали на водку давать талоны, как же их не отоварить. Стоит родимая в буфете и так и говорит: выпей меня. Гад он, этот комбайнер. Не слышали, он из молокан? Я слышала.
– О мамонах я ничего не знаю. Знаю другое: о нашем президенте за рубежом отзываются весьма положительно.
– Ещё бы! – Вера Петровна возмущена. – Он же перед ними стелется.
– Товарищи женщины, – прерывает нас Антонина, – вам не надоела политика? Вы же бабы. Лучше расскажите, Вера Петровна, о вашем муже.
– А что о нем рассказывать? Сидит мой муженек в тюрьме.
Видно, что эта тема неприятна Вере Петровне, и я поспешила перевести разговор на другую тему.
– Как на заводе?
Реакция Веры Петровны оказалась неожиданно резкой.
– Как на заводе? А есть ли завод? Разворовали завод. Говорить тошно. Мясо надо жарить.
Я мяса не кушала, сыта была, но вместе с женщинами осталась сидеть за столом и слушала их.
– Ты все сделала, как я сказала? – спрашивает Вера Петровна Тоню.
– Все как Вы велели. Отнесла сумку по адресу. Получила конверт.
Настоящий детектив. Но не в моих правилах вмешиваться в чужие дела.
– Конверт с тобой?
– Конечно.
Антонина лезет в карман джинсовых брюк и достает обыкновенный почтовый конверт.
Вера Петровна аккуратно его вскрывает, и на свет появляется тоненькая пачка банкнот зеленого цвета. Теперь даже ребенок знает, что это за валюта. Доллары. Вспомнила я Наума Лазаревича с его тайником в книге – вот и до рядовых граждан из рабочего класса дошла долларовая лихорадка. Мелькнула дикая догадка: они торгуют секретами.
– Товарищи, доллары от ЦРУ?
Вера Петровна смотрит на Антонину, та на неё. Проходит несколько секунд, и моя тихая квартира наполняется хохотом. Отсмеявшись, женщины с удивлением уставились на меня.
– Ты чего, Ирина? Насмотрелась кино о шпионах? Мы секреты сумками отгружаем, так, по-твоему?
Вот ведь какая я дура. Речь шла о сумке, а я упустила этот факт. Теперь мы все смеёмся.
– Я, Ирина Анатольевна, если ты не забыла, отличная портниха.
Позабыла, честно говоря, а Вера Петровна мне шила костюм, когда я начала работать во Дворце Труда.
– Налейте и мне.
– Верное решение, товарищ Тиунова.
Вера Петровна ловко, по-мужски разлила остатки водки, мы чокнулись и без лишних слов выпили. И тут мне в голову пришла гениальная мысль: а не организовать ли мне кооператив по пошиву женской одежды? Не пускать же в распыл царские червонцы.
– Мне пора, – тоскливо сказала Антонина, – меня Саша будет ждать. Он говорит, мне надо много гулять.
– У Антонины мужик строгий. Зря, что ли, он в охране работает.
Антонина ушла, мы остались вдвоем с Верой Петровной.
– Что думаешь делать?
Вера Петровна говорит куда-то в сторону. Такого за ней раньше не наблюдалось.
– Думаю пока.
Говорить или не говорить ей о моей задумке? Скажу, решаю я, но сказать не успеваю.
– Ты не торопись. Наверняка, у тебя жирок есть. Поживи тут. Погляди, ты умеешь анализировать обстановку. Непросто тут все. Того и гляди кто-нибудь да взорвется. Рабочий класс у нас не весь спился. А может быть, военные встрепенутся. Замордовал он их совсем. Моего мужа упекли в Кресты за то, что дал в морду одному подонку в погонах. Везде есть паразиты. Инкриминируют мужу нанесение особо тяжких телесных лицу, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Муж записку передал: пишет, найди деньги и выкупи меня. А берут эти подонки исключительно в долларах. Кручусь, как шкурка на члене.
