Смит. «Терминология дегустатора кофе»
Возвращение домой заняло у меня два года. Так вышло, что моя попытка совершить путешествие через Судан, случайно совпала с небольшим военным столкновением между Британией и Францией, впоследствии известном как Терудский инцидент.[58]Я открыл в себе способности писать иностранные репортажи, и угроза голода была снята, по крайней мере на некоторое время. Из Египта я подался в Италию. Провел лето на берегах озера Комо; именно в этот период я закончил и уничтожил рукопись романа про человека, который влюбляется в рабыню. Книга получилась чудовищная, однако процесс написания явился очередным этапом отторжения всего этого от себя, и когда языки пламени охватили последнюю страницу, я понял, что наконец избавился от наваждения.
Ибо за время своего долгого возвращения я открыл для себя нечто важное. Я любил Фикре. Возможно не той любовью, какой она заслуживала, но с безграничной плотской страстью, и даже немного сильней. При всем случившемся, я обнаружил, что желаю ей счастья. Быть может, это было не такое великое событие, как, скажем, присвоение озеру имени королевы Виктории или определение истока Нила. Но для меня это было освоение новой территории, теперь явно обозначенной на прежде незаполненном атласе моего сердца.
За время моего отсутствия Лондон подвергся очередному обновлению. Как раз под конец века в считанные месяцы поочередно скончались Оскар Уайльд, Джон Рёскин и королева Виктория. Один за другим провожая предшественника, все три почтенных викторианских ферзя проследовали на кладбище. Ныне Патер и Теннисон уступили место глашатаев Дж. М. Барри[59]и Г. Дж. Уэллсу. Улицы были заполнены транспортом, который Пинкер поименовал автокинетикой, а ныне известным как автомобили. Электрофон превратился в телефон. Теперь можно было посредством последнего вести разговоры по всей стране, и даже звонить в Америку. Изменилась также и атмосфера — сам неподвластный определению аромат города. Лондон был теперь отлично освещен, отлично ухожен и отлично упорядочен. Богема, декаденты, денди — все ушло, изгнанное из полумрака ярким электрическим светом улиц, и на их место пришел респектабельный средний класс.
Я намеревался не показываться в Ковент-Гардене. Но старые привычки отмирают тяжело, и вот появилось дело на Флит-стрит, что и повлекло меня в том направлении, — мне удалось пристроить несколько небольших репортажей о своих путешествиях. Я вышел из здания «Дейли Телеграф» с чеком на двенадцать фунтов в кармане. Почти автоматически ноги привели меня на Веллингтон-стрит. Там также многое изменилось — на месте сплошных обителей наслаждения появились магазины и рестораны. Правда, дом номер 18 по-прежнему как был, так и остался. Даже меблировка в зале ожидания на первом этаже была та же, и если мадам меня не признала, так это к лучшему, — ведь и я не был убежден, что это именно она.
Я выбрал девицу и повел ее наверх. Она также была новенькая, но достаточно уже поднаторевшая в своем ремесле, чтобы сообразить, что мне ее болтовня ни к чему, и, после изумленного возгласа при виде странной татуировки у меня на груди, она тут же позволила мне приступить к делу. Но что-то пошло не так. Сначала я подумал, что я просто лишился практики. Потом понял, в чем дело: мне почему-то показалось странным вступать в половой акт, не делая попыток доставить партнерше удовольствие. Я пытался вспомнить, как это у меня получалось раньше, в прежние годы. Может, я просто принимал на веру, что все их стоны и хрипы означают, что я продвигаюсь надлежащим образом?
Потянувшись рукой, я погладил ее в разных местах: она услужливо прерывисто задышала, но это была игра. Я попытался усилить поглаживания и потирания, и мне показалось, будто у нее это вызвало недоуменный вздох.
Я остановился:
— Не сделаешь ли кое-что для меня?
— Конечно, сэр. Все, что пожелаете. Правда, вам придется немного приплатить…
— Это не… услуга. Или, во всяком случае, не то, что ты обычно исполняешь. Я хочу, чтобы ты показала мне, что мне сделать, чтобы тебе было приятно.
Она села в постели, провела руками мне по плечам, потерлась мягкими грудками о мою грудь.
— Вы и так делаете мне приятно своим большим членом, сэр, — выдохнула она. — Когда он входит такой твердый и сильный.
— Хотелось бы верить. Но когда я касаюсь тебя… вот тут… слегка. И вот так провожу пальцами… тебе это нравится?
— У-у-у-х! Просто блеск, сэр. Продолжайте! Продолжайте!
Теперь уже вздох издал я:
— Да нет же, ты правду скажи!
Она была явно смущена. Я подумал: бедняжка не знакома с правилами этой игры. Пытается сообразить, что ответить.
Наконец она неуверенно сказала:
— Все, что вы делаете, мне нравится.
— У тебя есть парень? Любовник? Как он это делает с тобой?
Она недоуменно повела плечами.
— Ложись! — велел я. — Сейчас я буду тебя ласкать, а ты скажешь, когда тебе приятней.
По-прежнему сбитая с толку, она опустилась на спину и предоставила свое тело моим пальцам.
— Послушайте, сэр, — сказала она через некоторое время, — зачем вам все это надо?
— Я хочу понять, как сделать, чтоб женщине было хорошо.
Наступила пауза. Потом совершенно другим тоном она произнесла:
— Вы правда хотите знать?
— Разумеется. Иначе бы не спрашивал.
— Тогда дайте еще фунт, я вам скажу.
— Хорошо. — Я достал деньги.
Она спрятала их в надежное место. И снова взобравшись на постель, сказала:
— Вот вы сейчас это и сделали.
— Это? Ах, вот оно что… — Я улыбнулся. — Деньги.
— Они, мистер. Теперь вы меня удовлетворили по горло.
— Я имел в виду постель.
Она развела руками:
— Мне без разницы.
— Но, предположим, — не унимался я, — мне хочется, чтоб ты почувствовала… то, что чувствуют твои клиенты. Что тогда бы я должен был сделать?
Она покачала головой:
— Нет уж, так у нас не пойдет, ясно? Тогда бы я лишилась работы. Если женщине надо то же, что надо мужчине, то ей здесь не место.
— А знаешь… ты права, — сказал я, пораженный произнесенной ею глубокой истиной.
— Ну, ведь я просто говорю, как оно, черт побери, есть. — Она кивнула на мой член. — Хотите, я его вам выдрочу? Вы уж оплатили это.
