– Ну ты даешь.
– Спросил – так слушай. Пригодится. Великие богословы откуда-то ловили крупинки этого знания. Как именно – трудно сказать, бывает иногда всякое.
Уж нам ли с Александрой не знать, как это бывает, подумал я. Только вот что-то с горних высей я покамест ничего не улавливал.
Или улавливал, да не понимал, что это – ОТТУДА?
– Ну, например, Плотин: в мире том нет взаимосопротивления, а только – взаимопроникновение. Все там – красота, соединяющая все и вся с её источником Богом. Там нет никакого разделения, как на земле, там – единство в любви и целое выражает частное, а частное выражает целое… И замечают себя в других, потому что все там прозрачно, и нет ничего темного и непроницаемого, и все ясно и видимо со всех сторон.
– Ты тоже этот текст знаешь? – вырвалось у меня. Я читал выдержки из него на сошниковской дискете.
– Ну, а почему бы и нет? – спросил он, и по голосу было слышно, что он улыбается. – Это же описание взаимодействия информационных пакетов, способных к комбинации в единую сложную структуру, – он помолчал несколько секунд. Странно: я даже забыл, что тороплюсь. Секунды и минуты уже ничего не решали. Решали не они.
Как это сказал Бероев: я ещё не нашел истину?
– Мы тут суетимся, кочевряжимся – и создаем эти пакеты в душах своих. Что способно влиться в единую структуру, не будучи, в то же время, повтором того, что уже в ней существует – то и вливается. Что не способно – не обессудьте. Одинаковое не вписывается – и не способное к взаимодействию не вписывается. Помнишь, у Иоанна Богослова: и кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное… Имя озеру – забвение. Вечное исчезновение. Ад. Информация, не взаимодействующая с единством, утрачивается уже необратимо, навсегда. А книга жизни – вот эта самая единая информационная структура, которая из нас всех помаленьку строится. Где все элементы, не сдавливая друг друга, в реальном своем состоянии, без прикрас и притворства, сочетаются каждый с каждым. И каждый новый – со всеми предыдущими и со всей системой в целом. Не устал?
– Еще терплю.
– Молодец. Я даже вот что думаю: именно по книге жизни структурируется потом следующая Вселенная. Ну, после очередного Взрыва, понимаешь. Эта структура и есть Творец. Бог. Вселенную создает её Бог, но Бога каждой последующей Вселенной общими усилиями создают души существ, населяющих каждую предыдущую. Потому так важно одновременно и необозримое разнообразие элементарных пакетов, и их комбинаторное единство. Представь, что было бы с миром, если бы, например, постоянная Планка и постоянная Хаббла оказались бы тождественны? Или, наоборот, скорость света и масса фотона не простили друг друга за то, что они такие разные, и не согласились бы работать вместе?
Еще один разговор двух сумасшедших, мельком подумал я, боясь пропустить хоть слово. Ну и денек.
– Это структурирование материи последующей Вселенной после конца света, то есть схлопывания предыдущей, наверное, и есть то воскресение телесное, которого чают в молитвах. Весь веер мировых констант, которые так браво дополняют друг друга, так изящно и точно сочетаются – но ни в коем случае не сводятся к одной или нескольким немногочисленным. Или, например, ДНК.
– Как-то не очень соблазнительно праведнику воскресать всего лишь в виде нуклеиновой кишки, а, па?
– А откуда ты знаешь, как выглядели и что из себя представляли праведники предыдущей Вселенной?
Да, тут он опять меня уел. Невозможно представить.
– Нам этого не вообразить, как не вообразить доквантового и доволнового состояния материи вообще. Ровно так же вся мудрость нынешней церкви не способна вообразить, каким будет телесное воскресение праведников нынешних. Чаем воскресения, ведаем, что станем неизмеримо прекраснее нынешних тел – и все. Будет что-то качественно иное. А какое именно – это мы, сами того не ведая, предопределяем сейчас. И не камланием каким-нибудь, а самой своей жизнью.
И умолк.
– Па, – сказал я, поняв, что продолжение последует, только если я сам о том попрошу, – а вот вопрос на засыпку. Откуда ты все это знаешь?
– Ответ на засыпку, – ответил он, и я понял, что он опять улыбается. – Не скажу.
Вот так, наверное, было Бероеву слушать мои невесть откуда взявшиеся откровения. Знаю – и баста. Несовременно, в высшей степени несовременно.
Но он мне – поверил.
И, если не опоздал – правильно сделал, что поверил.
– Ну, ладно, – сказал па. – Кире привет передавай.
И мне, как часто бывало, показалось, что он подсматривает откуда-то сверху и знает все, что у нас тут с Кирой накрутилось. Наваждение…
– Маму позвать? – спросил он.
– Конечно, па, – ответил я. – Спасибо.
Разговора с мамой я пересказывать не буду. Все разговоры с мамами одинаковы. Одинаково прекрасны и одинаково благотворны для души. Собственно, все или почти все разговоры с папами тоже одинаковы – но на этот раз па, честно скажу, просто себя превзошел.
Гены как телесное воплощение праведников предыдущей Вселенной… До такого и Сошников бы не додумался. Это выглядело настолько безумно, что и впрямь могло оказаться истиной.
Мне не суждено было съесть свою заскорузлую яичницу. Я опять замер с ложкой у рта, потому что мне сызнова плеснули под череп кипятком.
А не помочь ли Богу?
Знать как можно больше, помнить и понимать как можно больше – и прощать как можно больше… И в сошниковскую доктрину цивилизационной цели это впишется. Знать и помнить – это колоссальное развитие информационных технологий, электроники, средств связи и слежения, разведки, наконец… Обеспечивает вполне высокотехнологичную суету промышленности. А прощать – на это компьютеры не способны, это национальный характер, широкая душа. Кто обиду лелеет – тот не русский… Кто старое помянет – тому винч вон!
М-да.
Вот только стоит преобразовать сие в унифицирующий код государственной идеологии – икнуть не успеешь, как по просьбе трудящихся прощенные воскресенья сделают еженедельными, да ещё субботники введут по дням рождения каждого из апостолов. А ночами тебя начнет вызывать какой-нибудь оберштурмпроститель с добрым голосом и ледяным взглядом, в белоснежных ризах и белом венчике из роз с вплетенными алыми лепестками – знаками различия, сажать перед собой и, поигрывая карандашиком, вопрошать: «Наша лучшая в мире аппаратура, брат Антон, показала, что сегодня вы прощали врагов своих недостаточно искренне. Что вы можете сказать в свое оправдание?»
Проходили.
Вряд ли Бог нуждается в этакой помощи. Он уж лучше как-нибудь сам, своими силами…
И все же тут есть что-то. Просто надо додумать. Я опять, в который уже раз на дню, начал переодеваться из домашнего в уличное, бормоча: «Завтра встану на рассвете – И решу проблемы эти; Право слово, не брешу – Все проблемы я решу»…
