В Дели, проходя досмотр, я попробовала дозвониться до Стивена. Телефон звонил, звонил, звонил — так бывает, когда человек на другом конце слышит гудки, у него не включен автоответчик, но на дисплее высвечивается твое имя и номер телефона, и с тобой просто не хотят разговаривать. «Стивен, почему ты со мной так поступаешь? — шептала я. — Возьми трубку. Возьми трубку…» Но это не помогло.
Я позвонила по другому номеру.
— Мистер Дессу?
— Тэлман? Что за каша там заварилась?
— Это я у вас хотела узнать, Джеб.
— Не иначе как мерзавец Хейзлтон попался с поличным? Это вы про него говорили, что, мол, завелся еще один Куффабль, чтоб ему пусто было?
— Пока ничего определенного сказать не могу, Джеб.
— Он назначил на среду ВЗСД в Швейцарии. С чего бы это?
— Извините, Джеб, а что такое ВЗСД?
— Внеочередное заседание совета директоров. Редкое событие — сотрудники вашего ранга и слов-то таких не знают.
— Это хорошо.
— Хорошо? Что ж тут хорошего?
— Хорошо, что у вас будет ВЗСД.
— Что-то я не пойму, черт подери!
— Мистер Хейзлтон, возможно, преподнесет вам всем сюрприз.
— Вон оно как. Я-то думал, на этом собрании вам пинка дадут. Тут болтают, будто от вас кое-кто увечья получил — этот… Адриан… как его… Пудингхват.
— Пуденхаут. На самом деле увечья получил его автомобиль.
— Да ну? В погоне?
— В погоне за истиной.
— Тэлман, какого дьявола вы мне мозги пудрите? Говорите толком.
— Я принимаю пост в Тулане.
— Отлично.
— Не факт.
— Это в каком же смысле?
— Мне кажется, наш план относительно Тулана слишком радикален. Слишком разрушителен.
— Ах, вот как? Ну, Тэлман, спасибо за откровенность, но чем мы занимаемся в Тулане — решать не вам. У вас там будет чисто декоративная должность, ясно? Если повезет, дойдете до Второго уровня, но в совет директоров вас никто не приглашает. Я понятно излагаю?
— Даже слишком, мистер Дессу.
— Вот и ладно. Увидимся в среду в Шато-д'Экс.
— Знаете, не уверена.
— Как это «не уверена»? Будете там как штык — это приказ.
— Извините, мистер Дессу. Не смогу. Я лечу в Тулан.
— Придется отменить.
— Это невозможно, сэр. Я уже обещала принцу, — соврала я. — Он меня ждет. Будьте добры, прикажите мне, скажем, не появляться в Швейцарии. Чтобы мне не пришлось нарушать приказ. В Тулане предстоят переговоры по очень деликатному вопросу.
— Господи прости! Вот приспичило ей. Ну черт с ним, Тэлман. Летите себе в Тулан.
— Спасибо, Джеб.
— Ладно, мне пора; надо посмотреть, как там этот идиот, мой племянничек.
— А что с ним?
— Не слыхали? Пулю получил.
— О боже! Когда? Где?
— Вчера, в Нью-Йорке; в грудь.
— Как он себя чувствует?
— Хреново он себя чувствует! Ладно хоть не помер. Может, еще и выкарабкается, только меня эти эскулапы по миру пустят.
— А почему в него стреляли?
— Это все афиша, будь она неладна.
— Афиша?
— Ага. Я ведь ее своими глазами видел. Как я сам до этого не допер, ума не приложу.
— До чего? Я не понимаю.
— Что ж тут непонятного? Этот болван всегда мечтал увидеть на афише свое имя, а под ним — название пьесы.
— Ну?
— Вот на афише и написали: Дуайт Литтон, «Лучшая мишень».
— Бывает же такое, — сказала я.
— А какой-то шизанутый мерзавец понял буквально.
Эпилог
Не знаю. Что для всех нас одинаково важно? Мы все — один биологический вид, тот же самый набор клеток, нам всем свойственно чувство голода, жажды, опасности. А вот дальше все становится сложнее. В этом ряду секс тоже, конечно, сильный стимул, он идет следом за жизненно важными потребностями. Можно предположить, что нам всем, в той или иной форме, необходима любовь, но кто-то обходится и без нее. Каждый из нас — индивидуум, но мы действуем сообща. У каждого есть родные, друзья, союзники или хотя бы сообщники. У каждого своя правда, и — сколько ни ищи — нет под солнцем такого зла, которое кто-нибудь не выдавал бы за добро, нет такой глупости, у которой не нашлось бы приверженцев, нет и не было кровавого тирана, вокруг которого не толпились бы ярые фанатики, готовые защищать его до последней капли крови, желательно не своей.
Так вот. Почему я это делаю? Потому что, как мне кажется, поступаю правильно. Почему я в этом уверена? Да я не уверена. Но, по крайней мере, мне не приходится себя обманывать, чтобы оправдать свои поступки. Мне не нужно убеждать себя: «Это недочеловеки», или: «Они еще скажут мне спасибо», или: «Либо мы, либо они», или: «Свои всегда правы», или: «История меня оправдает». Это чистой воды ханжество.
Я делаю то, что делаю, потому что верю: в конце концов из этого выйдет что-нибудь хорошее; по крайней мере, в ближайшее время из-за этого не случится ничего плохого, и если я не права, у меня есть возможность передумать. Но вряд ли я передумаю. В любом случае, никто не погибнет. Никто не пострадает. Может быть, я пожалею о своем решении; столь же вероятно, что о нем пожалеют другие, но даже тогда я постараюсь разделить с ними все тяготы, большие или — очень надеюсь — малые.
Такие речи отдают альтруизмом. На самом деле, альтруизма здесь нет. И все равно внутренний голос негодующе протестует. Внутренний голос возмущается: «Что ты надумала? Какой бред!» Потому что в каком-то смысле это всего-навсего очередной пример пресловутого самопожертвования, от которого женщине, как ни печально, никуда не уйти. Поколение за поколением мы заботились о других, о детях и мужьях, а те в ответ думали только о себе. Лишь в последние десятилетия мы, получив наконец контроль над рождаемостью, смогли строить свою жизнь примерно так же, как мужчины, и созидать при помощи интеллекта, а не только тела. Мне было приятно сознавать, что я помогаю своей половине человечества добиться гораздо большего признания, нежели то, которое она снискала, выполняя детородную функцию. А теперь, похоже, я опять возвращаюсь в прошлое.
В самом деле, чего нам не хватает? Свободы, наверное. Вот и мне нужна свобода поступать по совести, так, как считаю правильным, а не свобода быть эгоисткой, или всегда поступать по-мужски, или всегда поступать наоборот.
— Сувиндер?
— Катрин? Где вы?
— В аэропорту Дели.
— Дели? Вы сказали — Дели? В Индии?
— Совершенно верно. Пытаюсь попасть на рейс в… Кстати, куда мне лучше лететь? Чтобы потом сделать пересадку на «Эйр Тулан».
