узнал спальник Стаса.
Наслушавшись дома рассказов своего соседа, Стас больше всего боялся голода.
«Если в тайге кончатся продукты, то будешь есть даже траву», – постоянно звучало в ушах предупреждение Виктора. После потери части съестного дневной рацион заметно уменьшился, но все равно, несмотря на все старания Дубовика, продукты убывали с неимоверной быстротой. Не помогла даже рыба и две буханки хлеба, чем от души поделился Тимофей. Стас решил, что до конца перегона продуктов может не хватить. А это конец. Все время неуёмно хотелось есть. Весь длинный переход его занимали мысли о еде. Он думал о том, чего бы пожевать и как бы не умереть с голода. Это был животный страх за свою жизнь, который постепенно перешел в болезнь. Первое время за завтраком или ужином он старался что-нибудь припрятать, но скоро со стола уносить стало нечего. Тогда Стас стал воровать. Начал с банки тушенки. Когда рядом никого не было, взял из сумы, которую несли лошади Антона, и переложил к себе. После этого целый день он шел в страхе, думал, что Дубовик хватится пропажи и заподозрит его. Однако все прошло тихо: банки никто не считал. Поверив в свою безнаказанность, Стас приободрился и, не задумываясь о последствиях, утащил еще тушенку.
Накануне очередного дежурства по кухне Стас от своих страхов не мог долго заснуть, а утром проспал. Во время завтрака Шарик притащил две консервные банки и, бросив около ребят, принялся за дело. Все были заняты едой, поэтому на него никто не обратил внимания. Вдруг тишину нарушил Антон:
– Стас, что-то не похоже, что рис с двойной тушенкой. Ей-богу, тут мясом даже не пахнет. Обычная каша-размазня.
Парень насторожился.
– А с чего ты взял, что должна быть двойная тушенка? Все как обычно У нас же режим экономии.
Покрутив ложкой в миске, Антон показал в сторону Шарика.
– Я вижу две пустые банки свинины. Только мяса в каше явно маловато.
Понимая, что сейчас его выведут на чистую воду, Стас напрягся и свалил все на щенка.
– Тут все утро Шарик под ногами крутился, смотрел на меня жадными глазами, и, понимаете, только я открыл банку, поставил у костра – пусть, думаю, разогреется, смотрю, а тушенки нет, и Шарик куда-то смотался. Вот как получилось. Самому обидно, а что поделаешь. Я не хотел об этом говорить, понимаете, чтобы ему не попало. Все-таки жалко собаку, он еще маленький.
На мгновение все перестали жевать, ложка Дубовика повисла в воздухе.
– Вот жулик! Как будто мы его не кормим. Тебя, однако, надо наказать, а то ты пристрастишься и будешь у нас воровать. – Махнув рукой, он отогнал щенка от стола. – Но ты тоже хорош! Видишь, что собака рядом, – варежку не разевай, а то скоро будем есть овес.
В тот раз Стас выкрутился, но проблема голода не снималась. По-прежнему хотелось есть. И он прикинул, что гораздо спокойней потихоньку ото всех заводить баланду. Конечно, это не очень вкусно, но, если добавить немного сахара и соли, есть можно. Главное – чем-нибудь набить свой желудок.
Днем он отсыпал муку в пробный мешочек и прятал в свой спальник, а ночью, когда все спали, жадно ел. Позже научился печь лепешки и пару раз, когда в лагере никого не было, отвел душу. Хотя часть подгорела, Стас был доволен. Перед выходом с последней стоянки по запарке он затолкал свой спальный мешок в похожий чехол начальника.
После завтрака Дубовик решил с ним разобраться. Все утро он мучительно терпел и, чтобы раньше времени не сорваться, старался отвлечься, но мысли постоянно возвращались к произошедшему.
«Этого парня надо было сразу поднять и как следует пропесочить, чтобы впредь было неповадно. Так нет же, пожалел: пусть, думаю, выспится, завтра будет тяжелый переход. Зато он нас не жалеет, думает только о спасении своей шкуры. Это надо же, ночью, тайком от всех, он ел лепешки и таскал сгущенку! О таком я даже не слышал. Это предел…»
Дубовик ходил возле палатки, думая о том, как его наказать, чтобы тот раз и навсегда усвоил, как жить в коллективе.
«Может, набить ему морду, так сказать, всыпать по первое число – и порядок! Если люди не понимают по-хорошему, приходится учить другими методами. – Однако в пользе такого воспитания он не очень был уверен и продолжал себя терзать. – Нет, это не выход из положения. Дашь ему по шапке, он будет проливать крокодиловы слезы, а потом озлобится, и тогда, считай, пропало. Ведь как меня учили? – вспомнил он армейскую службу, и мысленно представил командира роты: “Вначале нужно разобраться в недостатках подчиненного, вскрыть причины и только после этого принимать меры по их устранению. В каждом отдельном случае должен быть свой подход”».
С этим Дубовик был согласен и упрекал себя за то, что чего-то недосмотрел.
«С каждым надо было поближе познакомиться и побольше разговаривать. Душа человека раскрывается при общении: во время разговора о чем-то близком и родном обычно становится легче. А я что? Говорю только о своих проблемах да о лошадях. Кому охота слушать байки о животных и мои нравоучения? С другой стороны, без этого нельзя, ребят надо учить. – Он долго рассуждал о смысле жизни и в свое оправдание говорил, что было дел по горло, а времени в обрез. – Если бы Антон не потерял те продукты, такого не случилось бы. А вообще надо было поговорить с мужиками, убедить, что при нормальном раскладе продуктов хватит до конца перегона. Строжайшая экономия – это не прихоть начальника, а жизненная необходимость. И, конечно, все продукты надо было взять под личный контроль. Тогда бы такого не случилось. Кстати, я бы и сам не отказался от большей пайки, но где ее взять. В экстремальной ситуации слабак себя и проявил. Не выдержал Стас, сорвался. Но ведь все в одинаковых условиях, однако никто не ворует, не ест по ночам…»
Окончательно разобравшись в причинах произошедшего, Дубовик наметил план разговора.
После головомойки, которую Стасу устроили геологи, парень шел подавленный.
«Как они набросились на меня! Приписали даже какую-то сгущенку, к которой я не прикасался. Сами небось съели, а Стас за все отвечай. Ну нет, дорогие друзья-коллеги, этот номер у вас не пройдет;
