въехал на Красную площадь на заваленном цветами лимузине премьера, – сын русского плотника, рискнувший жизнью, чтобы сделать этот дерзкий рывок с Земли. Люди могли ассоциировать себя с ним. «Были слезы радости, – вспоминала пекарь Галина Мишина, стоявшая тогда в толпе. – Люди целовались на улицах с незнакомцами. А Гагарин – он был общей любовью. Он и его улыбка»[654]. Это чувство звучит в сотнях, если не в тысячах устных и письменных свидетельств о том дне.
В прошлый раз, когда Гагарин был на Красной площади – они с Титовым и Нелюбовым гуляли по городу всего за две недели до его полета, – никто не обращал на него никакого внимания. Теперь вокруг стоял оглушительный шум, тысячи собравшихся людей радовались триумфу, и единственной различимой константой в этом шуме было его имя, повторяемое снова и снова. В обрамлении золотых куполов и башен Кремля все это несло живое и откровенно политическое послание: весь мир должен видеть, на что способны Советы. Весь мир должен видеть, где лежит его лучшее будущее. Море красных флагов двигалось от одного конца большой площади к другому. Бóльшую часть фасада ГУМа, знаменитого московского универмага, занимал громадный портрет Ленина с лозунгом «Вперед, к победе коммунизма!» В идеологии, помешанной на символах, ничто не могло быть более символичным, чем третий акт этого дня – выступление молодого советского героя с трибуны мавзолея, в котором покоилось тело Владимира Ленина, отца-основателя Советского Союза.
Гагарин стоял справа от Хрущева в окружении ведущих политических деятелей страны в шляпах и пальто. Из динамиков звучал национальный гимн, а затем под гром аплодисментов Гагарин шагнул вперед, к микрофону:
Я безмерно рад, что моя любимая Отчизна первой в мире совершила этот полет, первой в мире проникла в космос… Первый спутник, первый космический корабль и первый космический полет – вот этапы большого пути моей Родины к овладению тайнами природы…
Да здравствует наша социалистическая Родина!
Да здравствует наш великий, могучий советский народ!
Слава Коммунистической партии Советского Союза!..[655]
Может быть, эта речь, как и его рапорт в аэропорту, тоже была отрепетирована с Каманиным еще на даче, этого мы никогда не узнаем. Но в этот момент отождествление Гагарина с советским лидером, который стоял рядом, было полным – и такое отождествление дорого ему обошлось, когда через три года этого лидера отстранили от власти. Все это, однако, было еще впереди, теперь же Хрущев на трибуне мавзолея воздал хвалу могуществу СССР и его ученым и заявил, что это «величайшее из величайших мечтаний человека» было реализовано исключительно ради мира и что это была «самая благородная, самая светлая победа» марксизма-ленинизма. «Мы говорим, что нет в мире такой силы, которая могла бы свернуть нас с этого пути. Победа будет за нами». Затем он объявил, что стоящий рядом с ним летчик-космонавт удостоен звания Героя Советского Союза, высочайшей государственной награды. «Имя его, – вещал Хрущев, и его голос эхом повторялся из всех громкоговорителей Красной площади и всего СССР, – будет бессмертно в истории человечества».
Коллеги-космонавты Гагарина, стоявшие внизу, в толпе, в гражданской одежде, никому не известные, наблюдали все это в полном изумлении. Чуть раньше их привезли на Красную площадь в автобусе, подальше от любопытных глаз. Ничто не могло подготовить их к тому, что сейчас происходило с их другом. «Было поразительно видеть его там, – рассказал Титов. – Только в этот момент я осознал важность события, которое потрясло весь народ… Весь мир радовался тому, что человек проник в космос. Это было невероятно»[656]. Это была честь и слава, это было бессмертие, которое так легко могло достаться ему одним росчерком пера Каманина. Но Титов находился здесь, внизу, а не там, наверху. Он попытался привлечь внимание Гагарина, увидеть какой-то признак узнавания. Они все пытались. «Мы кричали: "Юра! Юра!" – рассказывала жена Титова Тамара, которая тоже была там, – но было очень шумно, он нас не видел»[657]. Тогда космонавты подняли Титова на руки и подбросили его в воздух над головами толпы. На Титове, по воспоминаниям Тамары, был заметный желтый плащ:
И тогда Юра увидел его. Он пытался понять, что там происходит. Что-то необычное! Кого это там качают? Он стал всматриваться в толпу, а мы закричали ему. И тогда он увидел Германа, он увидел нас всех, расплылся в улыбке и замахал нам. Затем он повернулся к Никите Хрущеву, и мы увидели, что тот также поднял руки, приветствуя нас. И все мы почувствовали себя счастливыми.
Среди несмолкаемого шума и толпы людей наступил короткий, но яркий момент контакта между друзьями. Титов первым заметил перемены два дня назад на аэродроме в Куйбышеве, теперь же они стали неизбежными. Гагарин пересек черту и проник не только в космос, но и в другую жизнь. Со временем Титов и некоторые другие космонавты последовали за ним туда, но никому из них не довелось испытать в точности то, что испытал он, и с такой же силой, потому что никто из них уже не был первым.
Но оставался один человек, для которого подобный момент узнавания на Красной площади был невозможен, потому что он отсутствовал на Красной площади – это был Сергей Королев. Из аэропорта он ехал в самом хвосте автомобильной кавалькады в собственной машине, старой неприметной «Чайке». На нем не было никаких знаков отличия, на пиджаке не было наград, чтобы его не могли узнать агенты западных разведок. Он был максимально анонимен, как от него всегда и требовалось. На пути к Красной площади дорогу его машине преградила огромная толпа. Проехать дальше было невозможно, так что он вернулся домой и смотрел церемонию по телевизору вместе с Ниной[658]. Позже в тот вечер он вернулся в город на большой прием, устроенный в честь Гагарина в сверкающем Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Под сияющими люстрами сотни избранных гостей – среди них родители Гагарина, его братья и сестра в своих новых костюмах и платьях и беспокойная, чувствующая себя очень неловко жена – поднимали тосты за молодого героя и наблюдали, как Брежнев прикреплял к его груди орден Ленина и «Золотую Звезду» Героя Советского Союза – первые из десятков всевозможных наград, которые ему предстояло получить. Но Королеву не досталось ни публичных почестей, ни громких тостов. Он сделал больше, чем кто-либо другой в этом мраморном зале, чтобы полет Гагарина состоялся. Но никто в зале, за исключением немногих избранных, не имел представления о том, кто он такой.
«Мы работаем под землей, – сказал он однажды, – как шахтеры, неведомые и невидимые миру»[659]. Именно такую сделку он заключил ради реализации своей детской мечты и ради того, чтобы открыть человечеству дорогу за пределы Земли. Ему это никогда не давалось легко, как и тем, кто больше всего его любил. Но почти 60 лет спустя его дочь Наталия (в то время она была молодым столичным врачом), сидя в своей московской квартире, заполненной памятными вещами и фотографиями отца, с нежностью, как драгоценность, вспоминает собственные впечатления того дня:
Кто-то из шедших рядом со мной произнес: «Интересно узнать, кто же этот главный конструктор, который запустил Гагарина в космос?» Мне так хотелось ответить, что это – мой отец, но я не имела права – ведь он просил меня никому никогда не говорить, чем он занимается. Однако сердце мое было наполнено гордостью[660].
Празднование шло допоздна, и не только в Кремлевском дворце. Снаружи, на запруженных улицах Москвы, до рассвета продолжались песни и танцы. Были и чудесные фейерверки – слепящие цветы, расцветавшие в ночном небе. В грядущие дни, месяцы и годы Гагарина будут чествовать, славить и боготворить в разных городах по всему миру. Там тоже будут и торжественные приемы, и песни, и фейерверки, но другого такого дня не будет никогда.
Но для Гагарина и Валентины день завершался. Раньше, на приеме, Анна Тимофеевна обратила внимание, как «время от времени она дотрагивалась до Юриной руки, будто проверяя,
