признаться друг другу в своих чувствах.
– Просто счастлив, – говорю я, и она улыбается мне в ответ.
– Я тоже.
– Хорошо.
У меня звонит телефон. Это мамин номер. Я отвечаю по громкой связи, так как телефон подключен к машине.
– Привет, – отвечаю я. – Мы уже едем домой. Должны быть на месте часа через полтора.
– Это Джейми? – спрашивает женский голос, и мы с Пиппой хмуримся друг на друга.
Меня сразу охватывает жгучая тревога.
– Да?
– Я звоню вам из отделения неотложной помощи больницы Лайонс Гейт, – продолжает она.
Тревога захлестывает меня полностью, и у меня пересыхает во рту. Это больница в Северном Ванкувере. Мы приближаемся к одной из смотровых площадок на шоссе, и я притормаживаю.
– У вашей мамы была паническая атака. С ней все в порядке, но мы хотели бы, чтобы кто-то ее забрал.
У меня в голове полный хаос, и я сжимаю руль так, что у меня белеют костяшки. Ей же лучше. Она ходит к психотерапевту, и она планировала выбрать таблетки. У нее не было панических атак с того вечера, когда приезжали мы с Пиппой. Мы преодолели это.
Ей лучше.
Пиппа кладет руку мне на плечо, и ее глаза полны беспокойства.
– Понятно, – говорю я, потому что не знаю, что еще сказать.
– Ее машину отогнали на стоянку местного магазина, – продолжает женщина, и что-то в моей груди съеживается.
– Она была за рулем? – шокированно гляжу я на Пиппу. Она нервно покусывает нижнюю губу.
– Похоже, у нее случилась паническая атака за рулем, а потом она врезалась в полицейскую машину.
У меня внутри все падает. Не могу в это поверить. Этого не может быть.
– Черт, – бормочу я, запуская пятерню в волосы. – А что насчет лекарств? Она сегодня их не принимала?
Повисает долгая пауза, и мое сердце ухает еще глубже.
– Мы не в курсе ни про какие лекарства, – говорит женщина. – В анкете про это ничего не написала.
Она солгала мне. Все эти уклончивые разговоры, когда я думал, что ей просто нужно личное пространство. Она никогда ничего не принимала. У меня темнеет в глазах и гудит голова. Все гораздо хуже, чем я мог себе представить. Она была за рулем и врезалась в полицейскую машину. Она должна была приглядывать за Дейзи…
Мой пульс разгоняется до предела.
– А собака в машине была?
Если о Дейзи что-то случилось, я этого не вынесу. Я никогда себе не прощу.
– Нет, – отвечает женщина. – Она сказала, что собака дома.
Мы с Пиппой с облегчением смотрим друг на друга. Ну хотя бы что-то.
– Мы будем на месте, как только сможем, – уверяю я женщину.
Я вешаю трубку и смотрю на Пиппу. Я чувствую себя потерянным и сбитым с толку, и вот мне уже снова десять, и я возвращаюсь домой к маме, которая спит в три часа дня с задернутыми шторами. Мне в душу проникает гнетущее ощущение разочарования и ужаса.
– Думал, ей лучше, – говорю я Пиппе. – Думал, она справляется.
– Я знаю, – кивает она все с тем же обеспокоенным лицом. – Я тоже. Но выздоровление – это не линейный процесс.
Я молчу, потому что не хочу говорить о возможности, что ей могло вовсе и не становиться лучше.
Следующие полчаса мы едем в тишине, а я переосмысливаю все, что раньше считал правдой.
Я думал, маме лучше и ей больше не требуется контроль над каждым моментом ее жизни.
Считал, что смогу со всем справиться.
Единственный раз в жизни я решил, что могу сделать что-то для себя.
* * *
– Я отправлю тебя домой, – говорю я Пиппе, когда мы подъезжаем к больнице. Я весь на иголках из-за нервов, усталости и обиды. – Я должен разобраться с этим один. Я вызову тебе такси.
Она смотрит на меня с пассажирского кресла, как будто не верит.
– Нет.
– Да. – У меня внутри все стискивается от напряжения. Мой инстинкт брать на себя ответственность и все исправлять сейчас выкручен на максимум. Но даже я вижу, что все мои предыдущие действия не принесли никаких результатов.
Я просто, на хрен, потерян. Я понятия не имею, что делать.
– Я не поеду домой, – заявляет Пиппа и складывает руки на груди. Я слышу упрямство в ее голосе и тяжело вздыхаю.
Если мама не способна на прогресс или даже на попытки прогресса, то я не понимаю, как у нас с Пиппой что-то может сложиться. И это разбивает мое чертово сердце. Может, это и не вредит нашим отношением прямо сейчас, но рано или поздно обязательно навредит. Я не могу сделать этого с Пиппой. Я не могу постоянно предпочитать ей маму. Я не могу вкладывать каждую каплю своей энергии в беспокойство о ней.
Мою грудь скручивает от боли. Все, что мы вчера друг другу сказали, – зря.
– Ладно. – Мы останавливаемся на парковке больницы. – Тогда сиди в машине.
В ее глазах мелькает боль.
– Нет.
У меня нет сил с ней спорить.
– Ладно.
В приемном покое дежурная медсестра называет нам мамин номер палаты, и мы спешим дальше по коридору.
Мы подходим к двери, и Пиппа касается моей руки.
– Я подожду снаружи. Если что-то нужно, я здесь.
Я заранее готовлю себя к тому, что внутри меня ждет просто куча дерьма.
– Спасибо.
В палате мама весело болтает с медсестрами, смеется и улыбается. У нее здесь, на хрен, вечеринка. Она видит меня и вздыхает, закатывая глаза.
– О господи! – смотрит она на медсестер. – Кэндас, я же просила тебя не звонить ему! – Она морщится, когда видит мой синяк. – О, ну что это такое? Как прошла поездка?
Я смотрю на нее и не могу поверить своим глазам. Мой мозг затуманивают гнев и какая-то горькая обида.
– Мы можем остаться наедине? – прошу я медсестер, и они всей стайкой убегают.
Когда мы оказываемся вдвоем, мама начинает ерзать под моим взглядом.
– Милый, я в порядке…
– Не говори, что ты в порядке. – Меня сейчас стошнит. – Не говори, что все хорошо, что это ерунда и что тебе не нужна помощь.
Она удивленно смеется, но ничего веселого тут нет.
– Мне не нужна помощь.
– Ты врезалась в полицейскую машину.
На какое-то время повисает тишина, и мы просто смотрим друг на друга. Во мне что-то сломалось, и когда я ищу свой бесконечный источник терпения, вместо него я натыкаюсь на чувство предательства и обиды.
Что-то должно меняться, и до этого момента это был я. С мамой я всегда был тем, кто прогибался. Я всегда вдохновляю Пиппу отстаивать свои права, ставить себя
