В натуральную величину.
– Неужели?
– Ага. Но младшего ярла сдерживают, не дают ему воплощать свои… фантазии. А Конунг и все в их совете командоров относятся к христианству позитивно. Даже носят нашивки «С нами бог». Хотя, может, они имеют в виду Одина.
– Бог один. Даже если это Один, – пробормотал Данилов.
– Я, конечно, не люблю зигомётов, – продолжал дядя Миша. – И ты догадываешься, почему. Но эти – не поклонники картин австрийского художника. Они называют свои взгляды «индоевропейским наследием», а себя – защитниками Европы. Если хочешь стабильный заработок, человеку без талантов лучше Легиона не найти. Там нужны кадры, умеющие держать оружие и слушаться тупых команд. Берут всех, кто не слабак и не клинический идиот. И не мутант. Что у тебя в голове, не важно, главное, чтоб она была бритой. В порту бывают их вербовщики. Несмотря на всю их дурь, они хотя бы поддерживают порядок на своей территории.
«Вот только мне они даром не нужны».
Фашисты или нет… но Младший хорошо помнил службу у магната в Питере. Больше никогда он не будет продаваться. И за слова о человеке без талантов Саше стало слегка обидно. Хотя он понимал, что в каком-то смысле это правда. Его зачаточные знания языков и умение слагать слова по-русски… совсем не котировались, ни на родине, ни здесь. А всё остальное он знал и умел по мелочи.
Ещё антиквар порекомендовал ему гостиницу со сносными ценами и нормальным сервисом. Где публика, по его словам, наиболее терпимая. По крайней мере, эту ночь не придётся бомжевать или терпеть соседство обитателей дна.
Адрес Данилов записал, но допускал, что, если и там не понравится, из экономии ещё поживёт в заброшках. Тем более, теплый спальный мешок у него теперь есть.
И вот торг закончен. Какое-то время они еще поговорили, но торговец не расщедрился на новый кусок пирога, а чая без сахара Младший больше не хотел.
Поговорили про климат. Да, похолодание здесь заметили, не дураки. Но, оказывается, некоторые горожане этому даже радовались. Считали, что оно помешает пиратам-викингам и морскому флоту Легиона. Надеялись, что оно не ударит по торговле городов Ганзы на юге Балтики. Многие порты Легиона находятся севернее, если их скует льдом – «арийцам» придётся плохо. И им придётся больше еды закупать на юге и быть более сговорчивыми. Сплошная выгода.
В то, что Гамбургу что-то может угрожать, они не верили. Не могут проливы замёрзнуть, такого не случалось с той самой Зимы. А ещё один из крупнейших городов ойкумены мог купить столько наёмников, сколько нужно, чтобы отбить любые нападения. Хоть «викингов», хоть «полярников», хоть даже Легиона. Потому что мог нанять одних против других.
Ювелир был уверен, что город не просто выстоит, а станет ещё сильнее, и смотрел в будущее спокойно. И, хотя он не разделял нынешнюю политику, но понимал, что это – гарантия его спокойной старости.
Запись закончилась. Кое-что Младший потом перенесёт с диктофона на бумагу. Он признавал, что совершает ту же ошибку, что и в Уфе и в Питере: слишком интересуется местной политикой (которая его мало касается), легендами и слухами, и упускает что-то важное. Важное для него. А все эти «скандалы и интриги»… будет ли хоть кому-то интересно про них читать? Ему сейчас важно найти Академию. Так он решил. Но сначала хорошо бы разузнать об экуменистах побольше.
Собираясь уходить и прощаясь с евреем, Александр увидел, что целый угол в лавке выделен под часы и календари. Под табличкой «Купите себе немного времени» стена была завешана часами – даже с кукушкой, и календарями. Последних было множество, казалось, всех существовавших стран. Были и очень древние. Например, страница за октябрь 1955 года с довольной румяной тёткой в красной косынке, указывающей на поле со спелой золотистой пшеницей. Поле бороздил комбайн, собирал богатый урожай. Надпись на русском гласила: «Девушки! Приезжайте к нам не целину!». А вот немецкие времён прошлой мировой войны. И неплохо сохранились. На картинках все такие белокурые и оптимистичные, бодрые, даже «ребята» на фронте… Если не знать, ЧТО они творили, можно бы порадоваться за них. Видимо, Владимирович держал тут это из чувства мстительной радости. Поскольку всем известно, чем у тех закончилось.
Да тут дня не хватит всё это рассмотреть.
– Это история, они не для продажи, – заметив Сашин интерес, изрёк торговец. – Война и геноцид всегда были её частью. Кстати, существует всего четырнадцать вариантов календарей. Они повторяются через определенные интервалы. И раз новых больше не печатают, можно собирать и использовать старые. Приноси мне календари. Другую печатную продукцию не надо, макулатурой не занимаюсь. Механические часы тоже неси, даже совсем «убитые». И настенные, и наручные. Всё починим и пристроим. Или разберем «на органы».
«Да, история имеет свойство повторяться. А не только даты в календарях».
Почти все часы стояли. Лишь на некоторых стрелки двигались, но время не совпадало с реальным. Возможно, отражая время других городов, большинство из которых уже не существовали.
– Да, молодой человек. Der Zeit… Время неумолимо. Только оно убивает всех. Вы не спросили для чего мне, купцу, книги людей, которые были предтечами мира без денег и богатых.
– И зачем?
– Нет, не потому что я боюсь их. А потому что верю в лучший мир. Царство обетованное, но не для «избранных», а для всех. Да, были ошибки. Но такое уж было время… Другой путь в него будет найден! Надо верить. И про Родину подумай. Свою. Она у каждого человека должна быть.
На этом они попрощались, Младший надел куртку и вышел в морозный день. Без двух книг, но с нужными приобретениями. Он думал о времени, которое не стоит на месте. Хороший способ вогнать себя в депрессию: думать о времени. К счастью, ему было чем отвлечься.
Глава 4. Хайтек
По улице проезжали редкие автомобили и, гораздо чаще, другие виды транспорта. В основном – велосипедного и гужевого. Впервые увидев аккуратную лошадку с блестящей расчёсанной гривой, с мешочком, привязанным под хвостом, Саша застыл на месте. Лошадь тянула повозку с высокими бортами, гружёную коробками и ящиками, цокая копытами по чистому ровному асфальту. Александр вспомнил родную Прокопу и свою поездку на Чернушке к Пустырнику. Последний день той, другой жизни, мирной и безмятежной. А ведь он думал, что уже всё отболело и ничего больше не сможет его задеть за живое. И вот
