высокопрофессиональных когорт. Он доказывал, что врачи, учителя, деятели искусства, особенно кинематографисты, наряду с финансистами, могут иметь слишком большое влияние, а кроме того, «их прежняя образованность препятствует глубокому офранцуживанию»[896].
После Освобождения Моко при содействии Луи Жокса внушил идеи этнической и культурной селекции де Голлю, результатом чего стало письмо генерала ведавшему вопросами натурализации Пьеру-Анри Тейтжену от 12 июня 1945 г. В этом документе, составленном тем же Моко, в частности, предлагалось «ограничить проникновение людей Средиземноморья и Востока, которые за полвека глубоко изменили демографическую структуру Франции»[897]. «Желательно, – говорилось далее, – чтобы приоритет был отдан натурализации северян (nordiques)[898] (уроженцев Бельгии, Люксембурга, Голландии, Швейцарии, Дании, Скандинавии, Исландии, Англии, Германии и т. д.)… В профессиональном отношении Франция нуждается главным образом в непосредственных производителях: работниках сельского хозяйства, шахтерах, строителях и т. д. В то же время, чтобы сохранить за страной ее ассимиляционные возможности, желательно, чтобы свободные профессии, торговля, банки не были слишком доступны иностранцам»[899].
Однако концепция этническо-расовой избирательности встретила сопротивление в самом правительстве де Голля и была отвергнута как, по словам Вейля, «этически неприемлемая», «противоречившая идеалам Освобождения». Тем не менее в последующие годы власти неоднократно возвращались к идеям избирательности. Даже в 1960-х годах, на гребне экономического подъема, когда по призыву автомобильных, металлургических, строительных корпораций в страну приехало несколько миллионов иностранных рабочих, власти всемерно поощряли португальскую и даже марокканскую иммиграцию, чтобы сдержать алжирскую[900].
Поликультурная интеграция
В идеологическом обосновании этническо-расовой избирательности происходило, как отмечает П.-А.Тагиев, замещение понятий «расы» и «расовой чистоты» терминами «культура» и «подлинная культурная идентичность». «Неравенство» замещается термином «различия», употребление которого отражает модность постулатов о «праве на различия», вместе с тем у неорасистов исходной является «фобия смешения». «Истина заключается в том, заявляют правые радикалы, что народы должны сохранять и культивировать свои различия… Иммиграция предосудительна, потому что она наносит ущерб идентичности принимающей культуры, так же как идентичности иммигрантов»[901].
Национал-радикальные политические группировки, в виде прежде всего Национального фронта, попытались использовать культурный фактор для мобилизации электората. Показательно, что, заметив изменение отношения общественного мнения, культурной элиты и государственных органов к «различиям», к «многообразию», к «отличительности», радикалы подняли знамя «французской отличительности», идентичности «коренных французов». «Мы требуем, – провозгласил 13 июня 1989 г. генеральный секретарь Национального фронта Карл Ланг, – права на различия для французов… права нашего народа распоряжаться самим собой… права защищать свою идентичность»[902].
Отметив «дифференциалистский и культуралистский поворот» в дискурсе правых радикалов, часть французской интеллигенции, со своей стороны, подняла знамя борьбы против «нового расизма культурных различий» и в этой борьбе поставила под вопрос собственно принцип признания различий, усмотрев в утверждении курса «многообразия» (diversité) опасность утраты французской идентичности («гибридизация») и потребовав возвращения к основополагающим принципам Республики «единой и неделимой»[903].
Традиция эта сохраняется, красноречивый пример чему сформулированная в 1991 г. доктрина Высшего совета по интеграции[904]. Собственно создание Совета (1989) было данью времени, а в его наименовании отразилась дискредитация понятия «ассимиляции» как исчезновения культурных различий и растворения меньшинств в господствующей культуре большинства. Однако изменение терминологии в названии официального органа выглядело чисто символическим. Налицо, замечает Вейль, было односторонне-директивное обращение к иммигрантам: «Существует проблема с интеграцией, с вашей интеграцией». Между тем в научном определении термина подчеркивается именно многосторонность процесса и обоюдность взаимодействия между обществом и его членами[905].
В 2005 г. рядом с Советом стал действовать негосударственный орган с более конкретной программой – Высший орган борьбы с расовой дискриминацией за равенство. Так борьба с дискриминацией иммигрантов была признана составной частью процесса интеграции. В декларации Совета по интеграции 1991 г. признавались законность понятия «культурные различия» и необходимость французского общества «адаптироваться» к наличию иммигрантов. Однако конечной целью по-прежнему провозглашалась культурная ассимиляция меньшинств, упразднение различий. Совет так и не смог выработать ясную политику по проблемам интеграции иммигрантов, однако продолжает существовать как совещательный орган при премьер-министре, обязанный ежегодно предоставлять доклад по проблеме иммиграции.
Совет остается пестрым по составу и ориентациям. Резко выраженную интеграционистcкую позицию традиционного образца (полная ассимиляция мигрантов) занимает в нем эссеист алжирского происхождения Малика Сорель. О ее взглядах свидетельствуют лозунги, распространяемые СМИ: «Нельзя стать французом, только дыша воздухом Франции», «Франция и так сделала слишком много уступок», «Лаицизм – это щит, защищающий Францию»[906]. «Бесподобная Малика», как ее назвал один из сайтов, требует полной ревизии политики, проводившейся с 1970-1980-х годов и возвращения к модели, исключающей какую-либо этническую идентичность. Ссылаясь на французские традиции и волю французского народа, она обвиняет политический класс и особенно прессу в забвении долговременных интересов Франции. «Разве не пришло время действовать, чтобы избежать Березины?» – риторически вопрошает она.
Однако далеко не все сторонники интеграционистской модели разделяют позицию Сорель в отношении иммиграционных процессов. Проблема этнокультурных различий в ее сочетании с вопросами национальной идентичности может переноситься из идеологической в социальную сферу, становясь предметом историко-социологического анализа. В этих исследованиях раскрываются макросоциальные аспекты интеграции иммигрантских общин, выражающиеся в поведении молодых выходцев из этой среды, вызывающий характер которого в наибольшей степени привлекает с 2005 г. внимание общества и властей.
Яркий пример – подход упомянутой Доминик Шнаппер (член Конституционного совета Франции с 2001 г.). Иммиграция для нее – социально обусловленный процесс, укорененный в современной структуре мира и не зависящий от воли отдельных обществ и государств. Это, подчеркивает социолог, не временная проблема; прогноз, по меньшей мере на ближайшие десятилетия, показывает, что перемещение населения «из более бедных, менее свободных, опустошенных войной или голодом» стран в «демократические, свободные и богатые» будет продолжаться. И это нормальное явление – более молодая и предприимчивая часть населения первой группы в поисках самореализации стремится утвердиться в обществах второй группы. Так компенсируется процесс старения в последних. К тому же принцип свободы перемещения является нормой для демократических обществ, которые рассматривают весь мир как «единое гражданское сообщество».
Проблема иммигрантов, формулирует Шнаппер другое принципиальное положение, есть «прежде всего проблема общества, в котором они обустраиваются». Трудности интеграции мигрантов есть отражение «собственных противоречий демократических обществ в их способности реально интегрировать всех своих членов»[907]. Специфику проблемы интеграции во Франции социолог видит в максимальном разрыве между процессами в культурной и социо-структурной сферах.
Судя по материалам сравнительного исследования молодежи Франции, Германии и Англии 1999–2000 гг. (которым она руководила), молодые французы иммигрантского происхождения хуже знают традиции этнической родины и гораздо лучше усвоили язык и культуру своей новой родины. Имея более высокий уровень образования, чем иммигрантская молодежь в Германии и Англии, они в то же время в большей степени страдали от незанятости, испытывая
