сшивали крепкими нитками рассечённую кожу. Кавалер морщился от этих криков, но не уходил, ждал своих офицеров. Прибежал Максимилиан, в руке он держал догорающий факел:
— Господин полковник, все офицеры, кроме капитана Бертье, просили передать, что сейчас будут с докладами.
— Хорошо, найдите моего денщика, пусть бежит ко мне сюда, и передайте Увальню, чтобы расседлал коня. Наверное, до сих пор его под седлом держит.
— Увальню? — Даже в свете угасающего факела Волков видел, как вытянулось лицо его знаменосца, как округлились его глаза.
— Какого чёрта вы на меня таращитесь? — Грубо спросил кавалер. — В чём дело?
— Дело в том… Ведь Александр… — мямлил Максимилиан.
— Что? Ну, говорите!
— Но ведь Александр… убит.
— Что? — Кавалер физически чувствовал, как внутри его холодеет сердце. — Как убит? Где он убит?
— Там… На берегу, — Максимилиан говорил и, кажется, голос его стал подрагивать.
— Почему вы мне не сказали об этом? — Удивился Волков и, повышая голос, повторил: — почему вы мне об этом не сказали?
— Я… Я думал, вы видели… — Теперь в голосе знаменосца отчётливо слышались слёзы. — Он дрался недалеко от вас. Я думал, что вы не хотите говорить о том.
Волков вдруг понял, как он устал, стало вдруг пусто внутри и тошно. На сей раз ему было хуже, чем в тот раз, когда убили фон Клаузевица:
— Да как же это произошло?
— Ну… — Начал Максимилиан. — Ну… Как вы велели ехать в обоз, так мы с ним решили не ехать.
— Как вы посмели! — Заорал Волков так, что все, кто был в округе, даже раненые, на него посмотрели. — Как вы посмели не исполнять мои приказы?! Глупый мальчишка!
Он стал задыхаться. Хотелось снять горжет, кирасу, да и вообще все латы. Они душили его. Душили так, что стало колоть в груди, и эта боль отдавала в левую и не совсем здоровую руку. Ему понадобилась минута, чтобы отдышаться. Факел у Максимилиана уже почти погас. Они едва видели друг друга.
— Как его убили? — Наконец спросил Волков.
— Ну, он говорит мне: «Ты с арбалетом знатно управляешься, бери его, а я пойду сеньору в помощь».
— На нём была только кираса и шлем, а из оружия только тесак. — Вспоминал кавалер. — Не долго, он, наверное, продержался.
Максимилиан молчал, и это его молчание было красноречивее всякого ответа.
Волков поморщился, боль в груди, вроде, и прошла, но до конца так и не отпускала. Он потёр лицо и сказал:
— Найдите моего денщика, стол, стулья, вино, еду, какая есть, и фонари — всё сюда несите, сейчас уже, наверное, и офицеры подойдут. А после совета пойдёте со мной, покажете место, где он дрался.
Рохе досталось крепко, приехал на телеге с ранеными, вся левая рука, от плеча и до кисти, замотана в пропитанную кровью тряпку. Правое ухо сверху наполовину оторвано, борода справа слиплась от чёрной крови. А из ноги, прямо над деревяшкой, торчал арбалетный болт. Он грузно плюхнулся на стул, кривясь и укладывая поудобнее свою раненую руку, а потом и деревяшку с болтом, но голос у него твёрд, словно ни усталости не чувствует он, ни боли.
— А ну, человек, дай-ка вина. И не жадничай, лей побольше.
Гюнтер бежит к нему, даёт стакан и наливает вина.
— Не уходи, — говорит ему Игнасио Роха и сразу залпом выпивает вино, протягивает стакан. — А винцо-то дрянь.
— Тебе нужно к лекарям, — произносит Волков, он крутит эфес меча, который так и не спрятал в ножны, туда-сюда, туда-сюда. Глядит на торчащий из ноги старого товарища болт.
— Знаю, но сначала хочу послушать, что вы тут решите, — отвечает капитан стрелков, тут же выпивает второй налитый стакан и говорит Гюнтеру, который хотел отойти от него: — Наливай ещё.
— А с рукой у тебя что? И кто тебя так потрепал? — Спрашивает полковник.
— Чёртовы стрелки, — говорит Скарафаджо, — мы так врезали мужичью, что навалились на Рене… Хорошо им врезали. Так они на том берегу собрали сотню арбалетчиков и полсотни аркебузиров. И эти ублюдки нас и поливали с того берега. А нам, главное, и не спрятаться, не ответить им, мы же пехоту мужицкую тут стреляем. Так и стояли под огнём, пока не стемнело.
— Много потерял людей? — Мрачно спрашивает полковник.
— Хилли убит. — Как-то уже устало говорит Роха и смотрит на полковника.
А Волков смотрит на него, не отрываясь, он продолжает:
— Он руку поднял… Пуля влетела кирасе в подмышку. Падал парень уже мёртвым.
«Увалень, Хилли… Кто ещё?»
Волков молчит. Только крутит меч.
— Человек пятнадцать у меня убито. Человек двадцать пять ранено. Вилли принесёт точные сводки, — говорит Роха, снова выпивает всё вино и тут же орёт Гюнтеру. — Эй, чего ты там жмёшься, дай, наконец, мне выпить вина.
Волков тоже пьёт, от вина, кажется, перестаёт ломить в груди, боль в левой руке тоже затихает. Они оба молчат.
На носилках усталые солдаты приносят Брюнхвальда из темноты на свет. Капитан-лейтенант бледен, но бодр. Его аккуратно усаживают рядом с костром, почти сразу за ним появляются капитан Рене, ротмистр Хайнквист, у него рассечено лицо, ротмистр Мальмериг, ротмистр Миллер, пришёл и молодой Гренер. Он явно волнуется. Сейчас этот мальчишка, по сути, командует всеми оставшимися кавалеристами. Пришёл и инженер Шуберт. Последним приходит ротмистр стрелков Вилли. По лицу его Волков понимает, что молодой офицер плакал. Наверное, из-за смерти друга, из-за чего ещё же?
Это Волкова почему-то раздражает. Он зло крутит обломок своего меча, уже провертел обломанным клинком в земле круглую дыру.
«Сопляк чёртов. Баба».
Пока он злится, Гюнтер черпаком разливает офицерам вино сразу из принесённого бочонка, кувшинами тут уже не отделаться. Проносит перед ними поднос с окороком и хлебом, кто может есть, те берут.
Волков при виде еды морщится, не до окорока ему сейчас, морщится и начинает:
— Из второй роты, я так понимаю, никого не будет.
Офицеры переглядываются, и Брюнхвальд отвечает за всех:
— Видимо, не будет. Думаю, что все погибли. Я так и не видел никого, кто бы из того леска вышел, в который вторую роту загнали.
— А кто видел наших славных арбалетчиков?
— Я видел, как они разбегались, когда на вторую роту наехали кавалеры, — снова говорит капитан-лейтенант.
— И всё?
— Всё.
— Ясно, нужно проверить, остались ли в обозе их телеги.
Кто-то должен будет это сделать, но кто?
— Боюсь, что я теперь не смогу выполнять роль вашего лейтенанта, — говорит Брюнхвальд, — я пока не могу ходить. Думаю, что больше всех на эту должность подойдёт капитан Рене.
— Да, — соглашается Волков. — Капитан Рене, пока капитан Брюнхвальд будет на излечении, прошу вас выполнять
