мое тело поднимают с пола и тащат по цементу вверх по лестнице.
Я снова оказываюсь в комнате Ремуса.
На этот раз у меня есть немного энергии, чтобы пинать и извиваться против моих похитителей, но они все еще сильнее. Они укладывают меня лицом вниз на кровать, связывая мои руки и лодыжки. Я издаю крик, и один из охранников засовывает мне в рот кляп, запах несвежей воды ударяет мне в горло. Мои штаны, как и прежде, спущены, и секундой позже Ремус, прижимаясь ко мне, шепчет пошлости мне на ухо.
Напротив нас Агата сидит в своем кресле, наблюдая за происходящим и потягивая свой напиток. Ее нога небрежно покачивается, и она нетерпеливо вздыхает.
Я ускользаю в темному, спокойному морю и бумажному кораблику. К Титусу.
И тогда все кончено.
Ремус отталкивается, оставляя после себя жжение от его нападения у меня между бедер, и меня возвращают в камеру, где наконец-то вынимают кляп.
Оказавшись внутри, охранники привязывают мои лодыжки к толстой цепи, и давление поднимается в пазухи, когда они поднимают меня вверх ногами. Извиваясь и брыкаясь, я испытываю жгучую боль по всей коже, там, где кандалы трутся о кости. Я хочу кричать, но моя голова, кажется, вот-вот взорвется.
— Это позволяет сперме перемещаться в твою матку, — говорит Агата с порога, и от ее звонкого смешка у меня на глазах наворачиваются слезы.
Вскоре Титус находит меня снова, его теплые золотистые глаза подобны солнечному свету в этом темном месте.
И вскоре я улетаю с ним.
Я не могу сказать, как долго они оставляют меня висеть, только то, что к тому времени, как охранники опускают меня обратно на пол, моя голова раскалывается от мучительной боли.
Кажется, проходят всего несколько часов, прежде чем дверь снова открывается, и мое тело слабеет от страха.
Это одна и та же процедура снова и снова, дважды в день, судя по смене солнечного света и темноты, когда я прохожу мимо окон каждый раз, когда меня вытаскивают из камеры, всегда с кляпом во рту, чтобы я молчала по пути к Ремусу. После этого я переворачиваюсь с ног на голову, и каждый раз мне легче, чем в прошлый, проскальзывать в то пространство между сознанием и смертью, где я улыбаюсь напротив Титуса, как он ведет лодку в каком-то неизвестном направлении. Только он, я и открытое море.
Я спокойна здесь, где мир не может коснуться меня.
Каждая секунда в этом месте уменьшает мое желание жить. Высасывает мою волю, как медленно просачивающееся сито. Темнота. Тишина. Изоляция. Я чувствую, как он цепляется за мой череп, затягивая меня в тайники. Огромная пустота, где не существует ничего, кроме бесконечной ночи.
— Она не хочет есть. Она отказывается. Голоса пробуждают меня из черной пустоты, и слабый всхлип вырывается из моей груди.
Моя мать часто говорила мне, что Бог дал мне только то, с чем я могу справиться. Возможно, Он забыл обо мне. Оставил меня в этом месте, потому что с каждым восходом и заходом солнца моя воля к борьбе с ними ослабевает.
Лежа на боку, я царапаю неровный бетон, мои пальцы ободраны и горят в этом месте, кровоточат, скользя по мокрому следу, оставленному позади.
— Заставь ее поесть. Звук голоса Ремуса вызывает во мне волну паники, и я сворачиваюсь в клубок, как животное, пытающееся стать меньше, чтобы он меня не видел.
Услышав щелчок двери, я отползаю в угол комнаты. Один из охранников хватает меня за ногу, и я бью его ногой, треск при ударе говорит мне, что я попала хорошо.
— Ах, черт! Он отпускает меня, и я цепляюсь за побег.
В конце концов, во мне все еще осталось немного борьбы.
Вспышка раскаленной добела боли проносится вверх по моему животу, когда кто-то дергает меня назад. Я переворачиваюсь на спину с двумя охранниками по обе стороны от меня. Боль пронзает мои запястья в тот момент, когда они зажимают меня коленями. Пальцы впиваются в мою челюсть, и я издаю крик, пока они открывают мой рот.
Холодный бульон брызгает мне на лицо и заполняет рот, прежде чем мои губы соприкасаются. Я кашляю через нос, обжигающая жидкость проникает в носовые пазухи, и я проглатываю то, что скопилось в задней части моего горла.
Задыхаясь, я поворачиваю голову в сторону, и грубые руки снова крепко держат меня за подбородок.
Рот приоткрывается во второй раз, я втягиваю воздух, прежде чем в мой рот попадает еще больше жидкости. Они делают это снова и снова, пока в чаше ничего не остается, и когда они заканчивают, они отпускают мои руки.
Лицо мокрое от бульона, я переворачиваюсь на бок, кашляя и задыхаясь.
Когда дверь, наконец, снова закрывается, я срываюсь.
Ледяной холод пробегает по мне, когда я стою обнаженная в своей камере, руки не в состоянии прикрыть все мои интимные места. Я смотрю на мерцающую лампочку надо мной, где вокруг нее порхает мотылек. Часть меня задается вопросом, ускользнет ли насекомое из этого места. Другая часть меня знает, что этого не произойдет, и в этом вся трагедия. Эта вспышка света — последняя. Ложная надежда.
Даже это у меня отняли. Как будто я смотрю сквозь окно пустой оболочки.
Моя душа была съедена, оставив только жирные пятна от их пожирания на моей плоти.
Щетка с жесткой щетиной скользит по моей коже, и запах щелока наполняет мой нос. Агата ударяет тупым концом рукояти по костяшкам моих пальцев, и я вскрикиваю, когда острая боль пронзает мои кости.
Она проводит щеткой между моих бедер, потирая чувствительную плоть там.
— Господи Иисусе, от тебя пахнет конской мочой, — говорит она, убирая с лица упавшие волосы.
— Надо было приказать стражникам вымыть тебя.
Позади нее стоят два охранника, один из которых улыбается, наблюдая за происходящим.
—Я рад сменить вас, если хотите, мэм.
— Ты мужчина. Ты бы не знал, как правильно мыть женскую пизду, если бы к этому прилагалась инструкция. Макая щетку в ведро на полу, она выплескивает на мое тело еще больше холодной воды и продолжает скрести.
Когда его улыбка превращается в оскал, я смотрю на пистолет в его руке, направленный на меня. Что, если бы я напала на нее прямо сейчас? Выстрелил бы он в меня? Я бы сделала это, если бы думала, что он согласится. К сожалению, я думаю, он знает, что Ремус убил бы его, предложи он мне такой милосердный конец всему этому. Нет, я уверена, что этот пистолет предназначен для того, чтобы ранить меня.
Замедлить меня. Оттягивая это страдание так долго, как только сможет.
Несмотря на это, я не могу оторвать от нее глаз, мои мысли погружаются в глубины, на которые я никогда раньше не отваживалась. Неизведанный мрак, который уводит
