бабушки все еще покоится у нее на ключице.
Высвобождая руку, я выпрямляюсь, высоко подняв подбородок. В ту секунду, когда я поворачиваюсь к Агате, чтобы сорвать с ее шеи свое ожерелье, руки охранников снова оказываются на мне, оттаскивая меня назад.
Холодные кандалы привязывают мои запястья и лодыжки к столбикам кровати, не обращая внимания на то, насколько туго. Когда мужчины отступают, Ремус смотрит на меня сверху вниз с пустотой, которую я сейчас даже не могу начать расшифровывать.
— Как ты узнал? Слова практически шипят сквозь мои стиснутые зубы.
— Где тебя найти? Мама, конечно, рассказала мне.
Мама. Я хмурюсь, когда мой разум неохотно собирает разрозненные кусочки вместе, составляя головоломку для гораздо большей картины, которую я не смогла увидеть.
— Мама Чилсон. Она была той, кто приютил тебя. Кто читал тебе Библию. Дети, которых Фрейя обменяла на свободу Лилит.
— Динь-динь-динь! Он поднимает свою поврежденную руку, крутя ею передо мной.
— Она сделала это с тобой?
— Нет, благослови господь ее душу. Мы с Агатой были инфицированы при рождении. Мы были инициаторами исследований, проведенных в монастыре. Нас растили ученые и врачи, пока мы не стали достаточно взрослыми, чтобы идти своим путем.
— Прирожденный Рейтер.
— Снова да. Теперь ты понимаешь, почему для меня так важно трахнуть что-то чистое? Его пальцы скользят вниз по краю моего тела, куда он направляет свое внимание.
— Твой отец сделал нас сиротами.
Он убил мою мать и брата во время налета на наше гнездо. Я помню тот день очень отчетливо. Глаза, казалось бы, затуманены воспоминаниями, он стискивает зубы, как будто заново переживая гнев.
— Жалость в глазах твоего отца, когда он нашел нас с Агатой, спрятавшихся вместе. Можно подумать, что в тот день он пощадил нас, не приказав своим людям казнить нас так же жестоко, как он поступил с нашей матерью. Однако он знал. Он качает головой, в его тоне чувствуется яд.
— Он знал, что, бросив нас там, он с таким же успехом мог сам нажать на курок. Он украл нашу мать и оставил нас умирать.
— Она была заражена. Твой брат заразился, и именно поэтому он изнасиловал ее.
— Ты проницательна.
— Значит, это… это все месть? Ты замышлял захватить меня для мести?
— Я не могу передать тебе, как долго я ждал этого. Когда я узнал, что тебя принесли в жертву? Я обеспечил победу, заставив Титуса сражаться, чтобы заявить на тебя права. Подол моей рубашки задирается, когда он проводит пальцами по краю моего живота.
— Бедный Титус. Осмелюсь сказать, что чудовище влюбилось в тебя с первого взгляда.
Я дважды моргаю, чтобы прогнать слезы, которые я отказываюсь ему дарить. Я отказываюсь передавать свою агонию мужчине, который будет питаться ею без конца. Его голод.
— Я бы обращался с тобой как с Агатой. Королевой. Но ты так быстро убежала от меня. Отдала свое тело другому мужчине. Больному, дикому, чье семя, вероятно, заразило твою утробу.
Охранники отходят, занимая свои посты по обе стороны от двери спальни.
Ремус обходит кровать с улыбкой, от которой у меня выворачивает живот наизнанку — той самой, которая была на его лице как раз перед тем, как он перекинул лобелию через плечо.
— У меня есть для тебя подарок. Из коробки на тумбочке он поднимает за волосы отрезанную голову, и только когда она оказывается у меня на животе, а кровь стекает по краю моего тела, я понимаю, что она принадлежала горничной, которая пыталась помочь мне сбежать.
Айяна.
Глаза закатились. Кожа пурпурно-голубая.
Крик вырывается из моей груди, и я дергаю бедрами, отчего отрубленная голова катится по полу.
Преследующий звук коллективного смеха Ремуса и Агаты только усиливает ужас, покалывающий мои нервы. Ремус сбрасывает халат с плеч, обнажая полосу волос в паху, где его пенис торчит из бедер. Не говоря ни слова, он забирается на кровать, оседлав мою ногу.
Мои штаны спущены, и приступ паники поднимает во мне энергию, достаточную для того, чтобы протестующе извиваться.
— Нет. Нет! Я брыкаюсь и дергаю за свои путы, в то время как крик разрывает мне горло. Сильный шлепок откидывает мою голову в сторону, по коже пробегает покалывание, но это не прекращает борьбу во мне. Выгибая бедра под ним, я делаю слабую попытку оттолкнуть его.
Не обращая внимания на мою борьбу, он берет свой член одной рукой и впивается когтистыми пальцами в мои бедра.
Агата переносит весь свой вес на другую мою ногу, удерживая меня.
— Нет! Нет!
— Я подумала, тебе следует знать, — звук голоса Агаты в моем ухе только подливает масла в огонь ярости, пылающей внутри меня.
— Когда я принимала Уилла в свое тело, он всегда плакал по тебе. Она хихикает, впиваясь длинными ногтями в мое бедро. Изящное ожерелье танцует на моем плече, свисая с ее шеи.
Один сухой толчок, и Ремус внутри меня. Пробив мою защиту, он наслаждается своей добычей, прижимаясь ко мне бедрами с головокружительным смешком, от которого у меня сводит живот.
— Титус! Титус! Звук его имени — невыполненное обещание, нарушаемое рыданиями, вырывающимися из моей груди. Он не придет за мной. Не сейчас. Больше никогда.
— Нет, пожалуйста! Остановись!
Зажмурив глаза, я качаю головой, желая оказаться где-нибудь в другом месте. Пожалуйста, Боже, забери меня подальше от этого. Забери меня!
Их смех становится отдаленным.
Давление на мое тело исчезает до невесомости.
Темнота поглощает меня, и я открываю глаза, чтобы обнаружить себя в бумажном кораблике напротив Титуса, который гребет бумажным веслом. Вокруг нас спокойное черное море и мягкое сияние луны над головой. Я помню песню, которую пела мне моя бабушка, о человеке в бумажном кораблике.
Через море он плывет
Человек в бумажном кораблике
И перед лицом бушующих штормов
Он держит свой корабль на плаву
Он живет, чтобы рассказывать свои морские истории
Девушке, которая любит до безумия
Человек в бумажном кораблике
Человек в бумажном кораблике
— Человек в бумажном кораблике, — шепчу я, и море становится белым с тонкими серыми трещинами.
Ремус отталкивает меня, его грудь вздымается от напряжения, кожа жирная от пота. Боль между моих бедер поднимаются к моему лону, повторяя его жестокость, и я снова поворачиваюсь к стене, надеясь, что чистый белый холст нарисует образ Титуса в моей голове.
Титус.
Слезы стекают по моему виску при мысли о нем. Каким нежным он был бы со мной. Каким добрым и внимательным.
Мой нежный великан.
Движение вокруг моих лодыжек и запястий не может отвлечь мой взгляд, пока мое тело не поднимается с кровати, и меня тащат обратно по коридорам и лестничным клеткам. Свет сменяется тьмой, и я снова одна. Пойманная в ловушку на полпути между жизнью и смертью, где душа увядает, подобно корню умирающей лозы.
Дыши.
Я почти слышу, как Титус шепчет это слово мне на ухо.
Продолжай дышать. Несмотря ни на что.
Резкий свет бьет мне в глаза. Резким рывком
