через полтора часа, – ответила Пишбарышня.
– Опять совещается?
– Опять совещается! – угрюмым голосом подтвердила секретарша.
– Как же мне быть? Мне по вертушке надо позвонить в Политуправление РККА. Срочный разговор.
– Что, снова что-нибудь с визой на материал?
– С визой, – подтвердил Пургин, – очень плохо дают «добро», многое из материалов вымаривают, долго держат. Простаиваем!
– Ох этот ПУР, – недобро вздохнула Пишбарышня, – приходите, я вас пропущу к вертушке, но…
Пургин понял, что это за «но» – часовой, который стоял у кабинета главного до сих пор – приказа об отводе не было, и часовой нес службу, охранял пишбарышню, стол с бумагами, кабинет главного и телефоны.
– С часовым я договорюсь, – сказал Пургин.
Двери главного караулил тот самый деревенский паренек с беззащитными глазами и открытым конопатым лицом, которое никак не могло сдержать улыбку. Все, кто его видел, улыбались в ответ.
– Привет, солнышко! – сказал ему Пургин и протянул руку.
– Здравия желавия! – ответил бравый боец и пожал протянутую руку. Зачарованно уставился мечтательными зенками на ордена Пургина.
Раз пожал руку, раз засиял радостно и стал пожирать взглядом ордена – значит все в порядке… Все будет в порядке.
– Я ненадолго, – сказал Пургин, – к телефону…
В следующий миг улыбающийся часовой остался по ту сторону плотно прикрытой двери.
Быстро придвинув к себе вертушку и внутренне удивляясь тому, что у него даже пальцы не дрожат, Пургин набрал телефон начальника наградного отдела Военно-Морского наркомата, тот оказался на месте – был бодр, как пионер, и голос у него был пионерский – звонкий, чистый, ликующий. «Чего же ты радуешься, капитан первого ранга? – невольно подумал Пургин. – Деньги по облигации выиграл, что ли?»
– Товарищ капитан первого ранга, – жестко держа роль, понимая, что ни даст свернуть ни себе, ни собеседнику с намеченной тропки ни на сантиметр, начал Пургин, – с вами разговаривают из приемной Наркома внутренних дел СССР…
– Слушаю вас, товарищ Лаврентий Павлович! – вскричал на том конце провода военно-морской наградник, и голос его пошел мелкими трещинками, угас, мигом утерял пионерскую звонкость – капитан первого ранга знал, как с кем разговаривать.
– Да не Лаврентий Павлович это, – с досадой произнес Пургин, – еще не хватало Лаврентию Павловичу беседовать с вами! У него государственных забот больше, чем положено простому смертному…
– Извините великодушно, товарищ…
– Комиссар государственной безопасности второго ранга Прохоров, – подсказал Пургин.
– Простите великодушно, товарищ Прохоров! В нашем наркомате товарища Берию очень ценят и любят…
– Это мы знаем, – снисходительно произнес Пургин, – так вот, у Лаврентия Павловича есть одна доверительная просьба к вашему наркомату… который так его любит, и, в частности, к вам, – Пургин физически почувствовал, как собеседник его на том конце провода напрягся, задышал неровно, с опаской: неужели Лаврентий Павлович знает и его? Его, каперанга Сидорцева? Впрочем, ведомству Лаврентия Павловича положено знать все. И всех. Сотрудники Берии работают и в их наркомате, особенно много в Управлении кадров, к которому принадлежит и наградной отдел, это капитан первого ранга знал точно. – К вам лично, да-да, – подтвердил Пургин.
– Буду рад выполнить любое поручение товарища Берия!
– Вы знаете, что товарищ Сталин выдал лимитированное количество звезд Героя Советского Союза по родам войск – пять, и ни одной больше! Мы свои звезды оформили, а вы, наверное, нет…
– Нет, – подтвердил наградник, заранее винясь перед НКВД за то, что героев на флоте оказалось мало, – мы же всю войну простояли в резерве.
– Вот в этом-то и заключена личная просьба Лаврентия Павловича. Дело в том, что у нас вернулся с боевого задания один очень ценный, очень опытный сотрудник. Был за границей, обеспечивал военные операции оттуда, собирал важнейшие разведданные. По тому, что он сделал, – достоин звания Героя Советского Союза. А мы весь свой лимит исчерпали, – Пургин сделал паузу, ожидая реакции собеседника, – увы! Все пять звезд использовали…
– Мы поможем, товарищ комиссар госбезопасности… – осторожно подсказал тот.
– Прохоров, – напомнил Пургин.
– Товарищ Прохоров. Извините великодушно. Думаю, что вопросов не будет. Подсобим! – обвядший во время разговора голос наградника вновь обрел пионерскую звонкость.
– Сами понимаете, многого рассказать об этом сотруднике я не могу, – Пургин сожалеюще вздохнул, – пройдет лет пять-десять, гриф «секретно» будет снят, тогда люди и узнают, кто помог победному исходу войны. Фамилия этого сотрудника – Пургин. Пургин Валентин Иванович.
– Записать можно? – осторожно поинтересовался наградник.
– Только для служебного пользования. Кроме вас и начальника Управления кадров, никто знать не должен. А мы сделаем соответствующую пометку в ваших делах, – строго произнес Пургин.
– Да меня уж проверяли-перепроверяли, – неожиданно огорченно произнес наградник, – перепроверяли– проверяли… Добрую сотню раз, наверное.
– И все равно лишний разок не повредит, – сказал Пургин, – бдительность – главное в нашей работе.
– Совершенно правильно, – поспешно согласился наградник.
– В документах мы укажем только самое необходимое, расшифровок не требуйте, – предупредил Пургин, – художественного рассказа о подвигах не будет. Мы их и так каждый день читаем в газетах.
– Это мне ясно.
– Когда подослать документы? Через два дня годится?
– Я себе так и запишу: наградные документы на товарища Пургина через два дня. Два дня – это самое позднее. Позже нельзя, товарищ Прохоров, сами понимаете – сроки!
– Это я знаю!
– Понимаю! Потому и звоните!
– Если будет необходимо… – Пургин немного замялся, и наградник понял собеседника: вопрос, который тот собирался сейчас затронуть, непростой, его надо будет согласовывать с самим Лаврентием Павловичем, лично, с глазу на глаз, а это – еще одна лиловая энкаведешная отметка в деле наградника. Нужна ли только она, хорошему человеку из наградного отдела Военно-Морского комиссариата? Вот комиссар госбезопасности и сомневается: ведь чем меньше знаешь, тем легче спишь, чем меньше отметок, тем лучше здоровье. То, что комиссар госбезопасности доверяет ему, даже больше – проникся симпатией, наградник уже почувствовал.
Он преданно дышал в трубку правительственного телефона, ловя каждый шорох.
– Если это необходимо, мы можем подослать товарища Пургина к вам… – Пургин снова сделал паузу, прощупывая наградника, – но это только, если необходимо.
Наградник понял все, с облегчением рассмеялся:
– Да нет, думаю, это не нужно. К чему все бюрократические штуки-дрюки? Мы люди простые!
– Мы тоже, – не замедлил отозваться Пургин, – через два дня документ подошлю к вам. Оформлять будете на своих бланках, со своими печатями.
– Годится!
Через два дня, как и было обещано комиссаром Прохоровым, документы на Пургина, отпечатанные на обычной бумаге, были доставлены награднику Военно-Морского наркомата. Тот оформил дело споро, на самолетной скорости, со свистом, да и иначе было нельзя – поджимали сроки, разговор по правительственной связи был серьезным, ссориться с ведомством самого Берии награднику не хотелось, любопытствовать же лишний раз, чем так замечателен этот Пургин, было опасно – можно по носу получить, и еще через два дня курьер отвез наградное дело Пургина в Кремль, к самому дедушке Калинину.
Михаил Иванович Калинин сам в наградные дела никогда не заглядывал – он верил сотрудникам, которые готовили бумаги, а еще больше – первичным органам, как он их называл; дело Пургина было
