вечерний воздух и шевелил шторы.
Грэйс уже была здесь. В прошлый раз её привёл сюда зелёный огонёк и сложный узел в волосах.
– Потолок пока на месте?
В камине потрескивали дрова. Отблески пламени плясали на стенах и сверкали на кончике иглы. Вверх, вниз – сквозь её кожу – снова вверх. Не так уж и больно.
Квину прежде доводилось зашивать раны, но никогда ещё его подопечные не наблюдали так внимательно за каждым движением. Нет чтобы зажмуриться и отвернуться – Грэйс выслеживала иглу, как волк на охоте. Квина это смущало. Цвет её глаз смущал – голубой, как полевые васильки. Её рука, которая лежит у него на боку. Пропитавшуюся смешанной кровью рубашку пришлось снять, и от прикосновения пальцев к коже Квину было щекотно. Ему ещё никогда в жизни не было щекотно.
– С тобой всё хорошо? – кажется, Грэйс нащупала ту царапину. Она отвлеклась от иглы и посмотрела на него. Квин замер и тоже на неё посмотрел.
– Да.
– А со мной?
Её рана начиналась под левой ключицей и по ровной диагонали уходила в… Кажется, это место называют ложбинкой. Не слишком глубокая. Рана. Квин зашил уже больше половины. Он мог справиться быстрее, но аккуратничал – не хотел, чтобы шрам остался.
– Я не хочу умирать, – она всхлипнула.
О нет, Квин так долго не отвечал на простой вопрос, что напугал её.
– Ты не умрёшь.
Ему ещё не приходилось утешать девушку. Как это делается? Свободной рукой, не занятой накладыванием стежков, Квин погладил её по волосам. Недостаточно. Наклонился – поцеловал солоноватые от слёз губы.
Всхлипы стихли. Сработал и давно проверенный рычаг: от прикосновения к губам закрываются глаза. Грэйс обмякла. Наконец Квин мог спокойно зашить и перевязать её рану, не смущаясь, не отвлекаясь, вот только…
Он будто погрузил тело в лохань с очень горячей водой. Вверх от поясницы поползла волна жара, волоски на руках вставали дыбом у неё на пути, кости плавились и становились мягкими, в висках застучало.
– Грэйс? – позвал Квин тихо.
– Джек, – пробормотала она сквозь сон.
Не зная жалости и сострадания, первые лучи восходящего солнца проникли в щель между шторами и вступили в бой с зажмуренными веками. Грэйс поморщилась и открыла глаза.
Голова была на удивление ясной, воспоминания вчерашнего дня и ночи замелькали разноцветными картинками. Даже находясь без сознания, Грэйс смогла сохранить некоторые образы. Она знала, что снаружи рядом с домом течёт река, что у крыльца четыре ступеньки – Грэйс четыре раза слышала скрип, пока её заносили в дом. Кровать тоже скрипнула.
Ещё Грэйс помнила треск, с которым на её груди разорвалось платье. Она приподняла край одеяла и скосила глаза вниз: теперь на ней была чистая белая рубашка, объёмная и длинная настолько, чтобы компенсировать отсутствие юбки или других элементов гардероба для нижней половины тела. Процесс переодевания Грэйс, к счастью, проспала.
Сейчас она была в доме одна. Грэйс оперлась на локоть и подтянула себя выше. Потревоженные слои кожи – сшитые, но не сросшиеся – болезненно заныли. Грэйс не боялась, что шов разойдётся – её грудь была так туго перевязана, что едва получалось дышать.
Вот как один неосторожный шаг в сторону может далеко увести с главной дороги, забросить в лабиринт с высокими и, пожалуй, перемещающимися стенами.
Грэйс уставилась на дверь. Сначала в воображении, а потом и наяву она услышала, как скрипнули четыре ступеньки. Сердце пыталось пробить рёбра, но перевязанная грудь его сдерживала.
Квин появился на пороге с ведром воды. На его лице отражался мысленный диалог с самим собой, между репликами не нашлось времени для «доброго утра» и прочих «как ты себя чувствуешь».
– Привет, – помогла Грэйс.
Отставив ведро, Квин подошёл и сел рядом на кровати, приложил ладонь к её лбу. Сам он выглядел неважно: щёки впалые под слоем отросшей щетины, губы бледные, в глазах странный для полумрака комнаты блеск. Грэйс достала из-под одеяла руку и также проверила его лоб. Холодный.
Они посмотрели друг на друга. Грэйс улыбнулась, Квин – нет.
– Ты на меня злишься? – спросила она требовательно.
– Возможно.
– Почему?
– Почему – возможно?
– Почему злишься.
Квин мог бы сейчас закатить глаза, но он этого делать не умел, видимо, поэтому встал и отошёл к столу.
– Потому что, если я говорю уезжать, надо уезжать, а не размахивать веткой перед убийцей с мечом.
Грэйс закатывать глаза умела.
– Да если бы я не вернулась!.. – вспыхнула она, но засомневалась в своей важности.
– То сейчас была бы в Орблине – с друзьями и без стежков на груди, – подсказал Квин.
При слове «стежки» Грэйс ощутила во рту металлический привкус.
– Это компенсировало бы твою возможную – вероятную – смерть от удара в спину? – спросила она почти иронично.
– Отчасти.
Квин присел под стол, покопался там в большом криво сколоченном ящике и выудил оттуда котелок.
– Рано ещё, тебе можно спать, – вернувшись к кровати, он подтянул одеяло Грэйс до самого её подбородка. – Я пока поймаю на обед какого-нибудь кролика… Что случилось?
Видимо, Грэйс заметно побледнела.
– Кролика? – переспросила она. – То есть… Ну, знаешь, я не так уж и голодна, если честно.
– Что не так с кроликами?
Под одеялом Грэйс удачно нашла верёвочку на вороте рубашки и принялась завязывать на ней успокаивающие узелки.
– Кролики пушистые и милые, – заявила она суровым шёпотом.
Несколько секунд Квин обдумывал справедливость данного замечания, потом молча кивнул и, прихватив котелок, вышел на улицу.
Она могла бы сейчас быть в Орблине.
Тони бы деликатно отчитывал её за побег; не в силах отпустить беспокойство, он качал бы головой, вздыхал и до блеска натирал стёкла очков. А Грэйс с притворным весельем рассказывала бы Джеку с Самирой про Хромого. Вспоминая самые страшные моменты, она бы пожимала плечами и отмахивалась – дескать, ерунда.
Тогда она бы не лежала на этой кровати, укрытая до подбородка одеялом, ей пришлось бы ходить, разговаривать – притворяться, будто она чувствует то, чего не чувствует, и не чувствует того, что чувствует. Вот же путаница… Веки потяжелели вместе с мыслями и опустились. Совсем как от поцелуя. Грэйс встрепенулась, но тут же вновь погрузилась в дрёму.
Реальность превратилась в калейдоскоп из цветных осколков, стала слишком насыщенной, и сновидения отступили до более скучных времён. Сознание, как паутинка, то плелось сетью, то дребезжало тонкой ниточкой. Казалось, прошло всего несколько минут. Во сне Грэйс даже не пошевелилась, вздохнула лишь несколько раз… но что-то ощущалось иначе. Одеяло ожило.
Грэйс открыла глаза – снова крепко зажмурилась – опять решилась посмотреть.
Кролик не исчез.
