и Эйснер старался чаще напоминать ему о ней.
– Если мы здесь сгинем, кто-то другой может жениться на ней! Другой человек, а не ты, Штернберг, слышишь?! Кто-то другой будет ласкать ее, а она стонать в его объятиях и никогда не вспомнит о тебе!
Граф с яростью напал на Эйснера, оскорбленный его словами.
– Да, вот так, Штернберг! Убей меня, или с Кристабель будет спать кто угодно, но только не ты! Вон, например, ее кузен де Мо! Чем не подходит ей?
– Замолчи! – прорычал граф, и его меч, описав дугу, выбил оружие у Эйснера и остановился у его шеи. Оставалось только нажать на рукоять, и с ним будет покончено. Но, как бы ни был зол Штернберг, он никак не мог этого сделать, и Эйснер видел это.
– Прости, друг, мне мои слова! Живи и будь счастлив! – сказал Эйснер и сам, подавшись вперед, напоролся на меч.
Кровь брызнула во все стороны, и сарацины завопили от восторга. А Штернберг отбросил оружие и заплакал, прижав к себе обмякшее тело друга. Ахмет приказал привести к нему графа. Трое воинов еле смогли оторвать Штернберга от тела Карла фон Эйснера.
– Ты честно победил, и тебя ждет обещанная награда – свобода! – торжественно произнес Ахмет. – Но прежде одно маленькое условие.
Сотник подал знак, и к нему подошел воин, державший белое знамя с полумесяцем.
– Поцелуй край святого знамени пророка, и можешь идти куда хочешь, конь ждет тебя.
Чтобы пленный понял смысл сказанного им, Ахмет сам поцеловал знамя и, взяв его в руки, протянул графу. Штернберг понял, что все жертвы напрасны. Своей смертью Эйснер избавил от мучений только себя, но не его. Никогда он больше не увидит Кристабель, мать и отца, никогда ему больше не биться в славных рядах воинов Христовых, да и жить ему осталось всего ничего, ибо не может он изменить своей вере и поцеловать знамя нечестивого пророка. Подлый сарацин знал это с самого начала и специально оставил невыполнимое условие напоследок, так как не хотел отпускать никого из христиан живым.
– Целуй! – приказал Ахмет.
Вместо поцелуя Штернберг плюнул на знамя пророка.
Глава тридцать первая. Дорога к вечной любви
Когда Кристабель заснула, брат Вальтер покинул дом графа. Он вернулся ранним утром с двадцатью рыцарями и велел заспанным слугам будить мадам де Ла Мэр. Она собралась быстро. Ночью к ней прибыли трое воинов, спасавшиеся вместе с Кристабель и де Мо из крепости. Тогда, по приказу барона, они отделились от них, чтобы увести часть сарацин за собой. С ними были двое слуг барона, но они остались в его доме. Эти три воина сообщили, что, убегая, наткнулись на отряд копейщиков графа, разбивающих палатки, и потому теперь легко могут показать дорогу. Все складывалось как нельзя хорошо, и Кристабель повеселела. Вальтер предложил ей остаться в Дамиетте, но она, возмутившись, наотрез отказалась.
Рассвета как такового не было. Черные тучи, застилавшие небо, скрадывали почти весь свет, и казалось, что ночь продлится еще долго. При свете факелов маленький отряд, как только мог быстро, мчался по пустыне. Пошел дождь, но это нисколько не остановило рыцарей, надо было во что бы то ни стало найти отряд копейщиков и уже с ними спешить на помощь осажденным крестоносцам. Сделать это удалось без особого труда.
Копейщики разбили лагерь рядом с дорогой. Они ждали весь прошлый день, когда за ними явится кто-нибудь с сообщением, что делать дальше и куда двигаться. Благо запас воды у них с собой был. Однако то, что они находились на территории, фактически враждебной, хоть и примыкавшей к Дамиетте, заставляло большинство роптать. Вечером на общем совете они приняли решение следующим утром возвращаться назад, ибо, если столько часов за ними никто не прискакал – значит, в них и не нуждаются. Ганс Рихтер убеждал их еще подождать, но слов его никто не слушал. Большинство из оставшихся при графе копейщиков были ветеранами, служившими еще с отцом Штернберга. Закаленные во многих боях и походах, они не признавали ничего, кроме силы, а ее в Гансе они не видели.
Копейщики, несмотря на раннее утро, уже давно не спали. Дождь, начавшийся так некстати, разбудил их. Воины ждали, когда он закончится и они смогут свернуть лагерь. В это время и примчались госпитальеры с известием о том, что совсем недалеко от места их остановки, в заброшенной крепости осаждены рыцари и в первую очередь граф фон Штернберг. Несмотря на продолжающийся дождь, отряд быстро собрался и выступил в поход. Вскоре дождь стал слабее, и небо начало немного светлеть.
Граф Генрих фон Штернберг уже больше часа висел распятый на кресте в воротах крепости Святого Георгия.
Когда он плюнул на знамя пророка, вокруг поднялся яростный вой сарацин. Они выхватили оружие и хотели разорвать графа на куски. И в первую очередь сотник Сулейман, проявивший ранее не замечавшийся за ним фанатизм. Однако Ахмет с трудом, но все-таки удержал своих воинов от расправы. Он не любил излишней жестокости. Зная, что пленник откажется предать свою веру, он думал его казнить, отрубив голову, как когда-то его отец казнил захваченных после поражения при Хаттине тамплиеров. Но не тут-то было. Оскорбление знамени, а значит, и самого пророка требовало особого подхода к расплате.
Как бы Ахмет в душе ни восхищался смелостью и силой христианского рыцаря и даже после его столь безрассудного поступка ни желал причинять ему мучения, он не мог пойти против мнения большинства. Воины просто не поняли бы командира и начали бы роптать. А большинство хотело именно мучительной смерти для дерзкого христианина. Особенно усердствовал Сулейман. С пеной у рта он орал, что пленника надо четвертовать, содрать с него живым кожу, и толпа воинов с радостью поддерживала молодого сотника. Ахмет понял, что, воспротивься он, командование легко может перейти к этому презренному Сулейману, который, что ни говори, после смерти Юсуфа Аль-Азиса имеет равные с ним права командовать отрядом. Тут кто-то крикнул, что христианина надо распять. Через мгновение весь отряд кричал о распятии, потрясая оружием и призывая Аллаха. Ахмет молча кивнул в знак согласия.
Створы ворот, крепившиеся на петлях к стенам крепости, обугленные, но еще довольно крепкие, сорвали и веревками связали вместе в виде Х-образного креста. До этого момента совершенно не понимавший, что кричат сарацины, граф задрожал от ужаса. Он всей душой взмолился Господу, чтобы Он помог ему вынести смертную муку. Его схватили и начали сдирать кольчугу и одежду. Делали это сарацины очень грубо,
