две группы: матери и дочери.
Я заставляю свои ноги двигаться, и мне кажется, что я вхожу в логово львиц. От уверенности, что каждая из этих женщин видела фотографии Витторио, появившиеся в сегодняшних газетах, мне хочется блевать. Я подхожу к синьоре Анне и, сохраняя дистанцию в три шага, коротко кланяюсь.
— Добрый день, синьора Анна. Спасибо за приглашение. — Надменный взгляд матери Витторио окидывает меня с головы до ног. Она рассматривает мое скромное голубое платье с вырезом-лодочкой и рукавами три четверти, босоножки на каблуке и, наконец, чокер, повязанный на шее.
Отвращение в ее улыбке так же очевидно, как и синева в ее глазах, когда ее лицо фокусируется на моем.
— Добрый день, Габриэлла. Я рада, что ты решила надеть к чаю немного больше одежды, чем на первых страницах сегодняшних газет, — приветствует она меня достаточно громко, чтобы слышали все уши в комнате, и в ответ раздается хор смеха. Мои губы дрожат, но я не позволяю улыбке сойти с них. — Пожалуйста, пройдись. Я уверена, что все мои гости очень хотят познакомиться с тобой. — Я моргаю от приказа, замаскированного под предложение, и не думаю, что правильно его поняла. — Мне сказали, что ты уже выучила итальянский. Мне солгали? — Спрашивает она, когда я не двигаюсь с места, и я тут же отвечаю.
— Нет, синьора.
— Тогда выполняй! — Приказывает она, сразу же показывая, какую цель она преследовала, приводя меня в эту комнату, чтобы напомнить мне о моем месте, как домашнего питомца.
Значит, это будет день напоминаний.
Я киваю и делаю два шага прочь, идя в обратном направлении, прежде чем повернуться. Я все еще невинно пытаюсь найти какое-нибудь доброе или, по крайней мере, не очень враждебное лицо, чтобы начать свою сагу, но одного взгляда по комнате достаточно, чтобы понять, что я его не найду.
Я расправляю плечи, натянуто улыбаюсь и делаю все наоборот. Я ищу самый жестокий взгляд, брошенный в мою сторону, и когда нахожу его обладателя, иду к нему. Монстры никогда не пугали меня, они стали моими старыми знакомыми. Пульс внутри меня вибрирует, умоляюще покинуть эту комнату, которая мне в новинку. Но я игнорирую его.
— Добрый день, — приветствую я, подходя к группе из четырех женщин, а слева от меня обладательница зеленых глаз, которые привлекли меня в этот круг, смотрит на меня с таким отвращением, что, кажется, она готова плюнуть в меня.
Женщина одета в изысканное черное платье длиной до колен, а ее светлые волосы завязаны в низкий пучок. Ее очень светлое лицо строго и напудрено. Гордыня, без сомнения, ее любимый грех. Рядом с ней — ее дочь, я уверена, потому что они очень похожи. Другая пара в кругу тоже состоит из матери и дочери. Хотя я не думаю, что вторая мать собирается плюнуть в меня, ее вид ненамного лучше, чем у первой.
Женщины помоложе выглядят моими ровесницами, и их взгляды, хотя и не ласковые, но и не агрессивные. Они явно считают себя выше меня, но в их взглядах преобладает любопытство.
— Иностранная проститутка, — говорит женщина слева от меня, и в ее словах сквозит отвращение. Моя улыбка не сходит с лица, несмотря на открытое оскорбление, и это ее беспокоит. — Почему ты улыбаешься?
— Может, вы хотите, чтобы я перестала улыбаться? — Услужливо предлагаю я, глотая кислоту с каждым словом, вылетающим изо рта. Женщина моргает, застигнутая врасплох моим вопросом, как и остальные трое вокруг меня. Затем она громко смеется, возмутительным, фальшивым смехом.
— Так, смотрите, дамы. Она дрессированная. — Говорит она, и я делаю небольшой поклон, действительно чувствуя себя цирковым животным. Улыбка на моем лице, несмотря на это, не дрогнула.
— Было приятно познакомиться, — говорю я, и женщины постарше первыми отводят взгляд. Те, кто помоложе, еще несколько секунд смотрят на меня.
Я не пытаюсь выяснить причину, а просто жду, пока их незаинтересованность станет очевидной, чтобы сделать два шага назад, затем разворачиваюсь, направляюсь к следующей группе, где встречаю самый ненавистный взгляд, и представляюсь.
— Добрый день, дамы. Приятно познакомиться, — повторяю я, улыбаясь, прекрасно играя роль и обещая себе никогда больше не забывать о ней.
ГЛАВА 49
ВИТТОРИО КАТАНЕО
Несмотря на усталость, навалившуюся на мои конечности после ада последних двадцати четырех часов, моя кровать не является причиной того, что я торопливо поднимаюсь по лестнице. А вот женщина, которую я надеюсь найти в ней, — да.
Вчера я не пошел домой, слишком поглощенный предвкушением того, что мои планы относительно Массимо осуществятся, и только когда первые международные новости дня объявили о том, что они называют "адским днем для Coppeline Corp", мне удалось остановить себя от беспокойного перемещения с места на место, удовлетворения спроса за спросом на накопившуюся работу и возвращения домой.
В данный момент Массимо, вероятно, пытается решить, начинать ли ему подсчитывать убытки или планировать мою смерть. Возможно, я еще не обладаю способностью стирать день из истории, но я удовлетворил себя, стерев вчерашние записи из всех мест, которые были в пределах досягаемости моих глаз и ушей. Уверен, Коппелине с удовольствием проделал бы то же самое с сегодняшним днем, но, к несчастью для него, я не преминул бы понаблюдать за тем, как он унижается перед последствиями своего оскорбления.
Отмечу, что это была первая ночь, которую я провел вдали от дома с тех пор, как Габриэлла переехала в мое крыло дома. Это также был первый раз, когда она не заснула в моих объятиях с тех пор, как я начал трахать ее, и с каждым шагом я чувствовал, как нарастает желание прижаться к моей бразильянке.
Учитывая ее вновь обретенное влечение к постели, интересно, будет ли она жаловаться на то, что я бужу ее в шесть утра? Еще одно испытание. Я не могу сдержать улыбку, но так же быстро, как она появилась, она исчезает, когда я сталкиваюсь с Луиджией, спускающейся по лестнице в мое крыло.
Странно, что она пришла так рано. Завтрак не подают до семи, и больше месяца назад это стало обязанностью Рафаэлы.
— Доброе утро, дон, — приветствует она и останавливается, вынуждая меня сделать то же самое.
— Привет, Луиджия.
— Я зашла только для того, чтобы отнести сумку, которую девушка забыла вчера в крыле синьоры. — Первая моя мысль, что забытая сумка принадлежит Рафаэле, потому что не было бы никакого смысла в том, чтобы она принадлежала моей малышке. Дело в том, что Луиджия прожила в этом доме более чем достаточно времени, чтобы знать, какая информация
