этот раз чётко и ясно.
— Благоразумная девица, — хмыкнул Ли Баовэнь.
— Возможно, она говорит правду, — возразил Ван Цинфэн. — Я слышал, что с этим учеником её связывают… особые отношения, скажем так. Возможно, он рассчитывал, что его влияния хватит, чтобы заставить девушку поддержать его ложь.
— Всё же не дело, когда ученики настолько мало заняты, что у них хватает времени на «особые отношения», — Синь Гуйфэн покосился на Хэн Линьсюаня. — Особенно, если при этом они ещё и якшаются с внешними учениками.
— Шиди Синь, как шиди Хэн обращается со своими учениками — это его дело, — мягко, но непреклонно произнёс Ши Чжаньцюн.
— Да, глава, конечно.
— Ваньи, — мастер Хэн наклонился вперёд, кончик веера упёрся в столешницу, — ответь мне. Мне очень не хочется думать, что кто-то из моих учеников роется в моих вещах. Ты ведь этого не делала, верно?
Ваньи замялась, облизывая губы — а потом вдруг упала на колени:
— Эта ученица провинилась и молит о наказании! Она и правда искала в бумагах учителя что-то… Но ничего не нашла! Ученик И Гусунь смутил её разум, но Ваньи никогда не верила! Никогда не верила в то, что мастер Хэн может быть преступником и предать орден Линшань!
Гусунь глотнул воздух. Кулаки сжались сами собой, хотелось схватить девчонку за горло и трясти до тех пор, пока все лживые слова не посыпятся из неё наружу…
— Ну, что ж, — сказал Синь Гуйфэн, — полагаю, мы всё выяснили.
— Ты прав, шиди, — согласился Ши Чжаньцюн, — на этом разбирательство можно заканчивать. Шиди Хэн, со своей ученицей ты разберёшься сам. Что до этого ученика…
— В ордене ему больше делать нечего, — высказался Ван Цинфэн.
— Верно. Полагаю, ссылка в Бэйцзян будет для него достойным наказанием. Шиди Хэн, тебя не затруднит проследить, чтобы приговор был выполнен как должно, а до тех пор ученик И не доставлял хлопот?
— Нисколько, глава, — веер снова раскрылся. — Ваньи, ты можешь идти. О твоём наказании поговорим позже.
Далеко Ваньи не ушла — когда Гусуня повели обратно, она продолжала топтаться рядом с воротами и попыталась поймать его взгляд. Гусунь молча отвернулся. Ваньи сделала свой выбор, предав не только его, но и всех его друзей, и больше с этой женщиной его ничего не связывало.
Снова оказавшись в той тихой комнате, Гусунь просто лёг на лежанку и уставился в потолок, не шевельнувшись даже когда ему принесли ужин. Он бы не удивился, если б на пороге появился Хэн Линьсюань, обвинил его в попытке побега или ещё в каком-нибудь вздоре и приказал под этим предлогом забить палками, чтобы он больше точно никому ничего не сказал. Вполне в духе мастера Хэна было бы. Но день закончился, начался и прошёл другой, а Гусуня никто не трогал. Это было даже удивительно.
На третий день Гусунь всё же поднялся — глупое тело хотело есть насколько, что голод притупил даже отчаяние. Вяло пережёвывая остывшую пищу, юноша столь же вяло удивлялся тому, что всё ещё находится здесь. Долго ли — снарядить пару солдат, да и отправить их конвоировать ссыльного в место ссылки? Но глава Ши и мастер Хэн почему-то не торопились приводить приговор в исполнение.
Наверно, мастер Хэн придумывает и вовсе какую-то невообразимую пакость. А глава Ши только головой кивает. Человек «да-да».
В общем, когда на четвёртый день за ним всё-таки пришли, Гусунь, как ему казалось, был готов ко всему. Но мастер Хэн оказался сама непредсказуемость.
— Тебя зачислили рядовым на заставу Янгуань. Через три дня в ту сторону из отпуска отправляется офицер ближайшего гарнизона, он тебя заодно и отконвоирует. А пока подождёшь его в тюрьме при гаотайской управе.
— Почему? — только и смог спросить Гусунь. Мастер Хэн поднял брови:
— Что — почему?
Почему меня наказывают так мягко? — мог бы спросить Гусунь. Ссылка предполагает обязательный год каторги, если только она не Особая, но, чтобы получить Особую ссылку без каторжных работ, нужно быть чиновником, титулованной особой или родственником изменника. А тут… Собственно, эту участь — службу на заставе — Гусунь мог бы получить после окончания обучения, даже не соверши он вообще ничего. Если б вздумал завербоваться в армию, то пришлось бы служить, куда пошлют.
Но не объясняться же с… этим, в самом деле.
— Кстати, — так и не дождавшись ответа, Хэн Линьсюань извлёк что-то из рукава, — это, случаем, не ты обронил?
Гусунь уставился на покачивающийся перед его носом нефритовый медальон. Потом схватил прохладный кругляшок с неприличной поспешностью, всмотрелся, убеждаясь — да, тот самый. Казалось бы, навек потерянное материно наследство.
Конечно, его следовало принять совсем иначе — обеими руками, с поклоном… Но мастер Хэн не выглядел возмущённым или удивлённым.
— Больше не теряй, — серьёзно посоветовал он. — Ещё пригодится.
* * *
О том, что надо бы спросить о товарищах, какое наказание определено им, Гусунь вспомнил, только оказавшись в тюремной камере. Но уж слишком сильно его потрясли странность его собственной кары и нашедшийся медальон. Казалось, судьба играет им, бросая из стороны в сторону, словно горный поток, и никак не догадаешься, в какую сторону он сейчас свернёт и не окажется ли там стремнина, отмель или торчащие изо дна скалы. Или, напротив, разлив и спокойное течение.
Новая камера была самой обычной, тесной, тёмной и сырой, но одиночной. Цепи или колодки на него тоже надевать стали. Быть может, у главы Ши и мастера Хэна проснулась совесть? Ну да, ну да, конечно. Однако какого-то рационального объяснения происходящему не было. Гусунь провертелся на лежанке почти всю ночь, пытаясь хоть что-то понять, но понял в конце концов лишь то, что запутался окончательно. С ним поступили подло, но до конца эту подлость не довели, хотя казалось бы…
С утра он попытался расспросить тюремщика, принёсшего миску риса, нет ли новостей из Линшаня — если бы оттуда выгнали или выслали кого-то ещё, наверняка пошли бы слухи. Но тюремщик только буркнул что-то невразумительное о том, что ему некогда болтать и ушёл, посоветовав на прощанье сидеть тихо. Впрочем, к полудню он вдруг подобрел и сам явился в камеру, как оказалось, не просто так, а с запиской. Гусунь развернул бумажку, узнал почерк Ваньи — и тут же попытался сунуть записку тюремщику.
— Отнеси обратно.
— А что так? — удивился тот. — Молодая госпожа так упрашивала, так упрашивала… Связки монет не пожалела. А ты, балбес, не ценишь!
— Отдай ей обратно, — сквозь зубы повторил Гусунь.
— Да тьфу на тебя. Делать мне больше нечего, за всякими дев… барышнями гоняться!
Дверь захлопнулась, и Гусунь швырнул
