корректировать при перенесении его в иную эпоху.
За «лишних людей» русской литературы просто обидно: почему-то именно их поверяют на весах «общественной пользы», вынося в итоге суровый приговор. Скажем, прежний владелец усадьбы, где поселился Онегин, его дядя, «Лет сорок с ключницей бранился, / В окно смотрел и мух давил». Причем фразу «мух давил» нельзя понимать буквально (уничтожение надоедливых насекомых все бы зачислялось в какой-то актив)442; это метафора (что легко понять, припомнив выражение «под мухой»). Онегин в одном из шкафов находит «наливок целый строй»; не потому они остались, что расходовались экономно, а потому, что наготовлено их было с избытком. В доме единственная книга, «календарь осьмого года»; деталь комментируется с едкой иронией: «Старик, имея много дел, / В иные книги не глядел».
Нет надобности умножать примеры, достаточно одного, чтобы заключить: существовал и откровенно паразитический, обывательски убогий, духовно бесплодный образ жизни; однако и личным ощущением, и общественным мнением он воспринимался вполне добропорядочным. Онегинский дядя: вот уж кто лишний для жизни человек: однако ни он сам, ни окружающие так не рассуждали. Само собой разумеется, что и с понятием «лишнего человека» как литературного типа подобный образ жизни никак не связан (хотя по логике «здравого смысла» и прямого значения слов подобного наименования заслуживал бы именно он).
«Отчего у нас не стыдно не делать ничего?»— задавал вопрос Фонвизин в первом интервью, взятом русским писателем у Сочинителя «Былей и небылиц», зная, что под этим псевдонимом укрывалась сама императрица Екатерина II. Царская особа ответствовала: «Сие неясно: стыдно делать дурно, а в обществе жить не есть не делать ничего». Такой малостью довольствовался критерий общественной ценности человека, принадлежащего к верхнему слою «общества»! В этой логике надо воспринимать и поведение наших литературных героев. Когда Онегин просто развлекался в Петербурге, кому бы (из окружающих) пришло в голову именовать его тунеядцем: и по субъективному ощущению его жизнь была расписана по брегету от полудня и за полночь, и общественное мнение санкционировало этот образ жизни. Еще меньше претензий к офицеру Печорину, который оказался на Кавказе «с подорожной по казенной надобности». (Печориным недовольны, что он служит без воодушевления).
Таким образом, понятию «лишние люди» (при всей экспрессивности эпитета) нельзя придавать оценочный характер, определяя этим эпитетом общественную ценность этих людей. Общество к ним (до поры!) претензий не предъявляет. Внутренний дискомфорт, осознание себя «лишними» — это их личное, внутреннее ощущение. Но «слово найдено», оно подслушано у них, подхвачено обществом, и оно… оборачивается против них самих!
Впрочем, необходима существенная поправка. С точки зрения общественной морали «лишние люди» совершали-таки довольно тяжкий грех: не тем, что они вели праздный образ жизни, но тем, что они позволили себе усомниться в разумности собственной (а особенно окружающей их) жизни, позволили себе скучать и хандрить, вместо того чтобы благодарить жизнь и власть предержащих. Лишними в жизни «лишние люди» ощутили себя сами, и уже только потом это про них сказали другие, притом с разных позиций. С одной стороны, от лица ратующих за прогресс, за движение — порицание за непоследовательность, за неумение довести смутное, недостаточно проясненное недовольство окружающим до активного протеста, целенаправленной деятельности. С другой стороны, это обывательское высокомерие. Как и в какой степени «лишние люди» мешают жить обывателям, наглядно показывает реакция соседей Онегина не только на его нововведения в своем имении, но даже и на его бытовое поведение, а также заговор против Печорина в «водяном обществе». Самодовольное осуждение «лишних людей» с позиции обывательской бумерангом бьет по самим критикам. Другими словами, тип «лишнего человека» — это не иначе, как положительный герой. При этом, разумеется, понятие «положительного героя» не надо подменять понятием «идеальный герой»; в положительном герое могут различаться серьезные недостатки, и речь идет лишь о самом общем, но принципиальном приятии или неприятии героя. В таком понимании типа «лишнего человека» содержится зерно истины.
И тут не обходится без парадокса: прямая польза «лишних людей», наблюдавшихся в жизни, состоит в том, что они стали прототипами весьма распространенного слоя героев литературных произведений; их наличие помогло художникам запечатлеть достойное внимания жизненное явление.
Обзор воззрений на тип «лишнего человека» — не отвлечение от нашей темы, а подход к ней. И особенное внимание к Онегину естественно: он ближайший предшественник Печорина. Осмысление Онегина в качестве героя времени не входило в начальный замысел Пушкина, но поэт поднял изображение героя на этот уровень в заключительных главах романа в стихах. Именно такой ракурс восприятия своего героя Лермонтов подчеркнул уже заглавием книги.
К типу «лишних людей» возможен двойной подход. Во-первых, конкретно-исторический. Он локализует активный интерес к этому типу второй четвертью XIX века. Во-вторых, расширительный. Е. В. Никольский полагает, что «в современном обществе число таких людей не только не уменьшилось, но, пожалуй, даже увеличилось. На фоне происходящих процессов глобализации, решения проблем в мировом масштабе человек перестает чувствовать собственную значимость как личность»443.
Я считаю ошибочным жанровое определение «Героя нашего времени» — роман, им не пользуюсь. Но в толкованиях произведения многое сохраняет цену; на это можно опираться, чтобы идти дальше. Новое определение жанру естественно — книга (цикл повестей). Понятие цикла в науке уже утвердилось, однако по нашему адресу применялось только вскользь. С определением литературного типа посложнее. Мое отношение к принадлежащему в большей степени к истории понятию раздваивается. Задействованное название мне не нравится излишней экспрессивностью, но это не повод отмахиваться от понятия. В трактовке литературного типа как «лишнего человека» накоплено немало ценного. Наш мир создан по диалектике, его нельзя воспринимать односторонним. Активно проработанный в литературе второй четверти XIX века тип складывается под воздействием внешних и внутренних обстоятельств. От двусмысленного названия можно (пожалуй, и нужно) отказаться. Только с водой из ванны нелепо выплескивать ребенка. В понимании «лишнего человека» есть полезные наработки, нет надобности от них отказываться. Новое название придумать непросто. Было бы желание; найти приемлемое название можно.
В. П. Даниленко считает человека такого типа главным героем русской литературы. Он включает в перечень 16 (!) персонажей, обозначая и возможность его расширить (и др.). Перечень начинается Чацким, заканчивается Левой Одоевцевым А. Г. Битова. Типу дано и новое наименование: «неприкаянный человек».
«Какого человека мы называем неприкаянным? Человека, не находящего своего подлинного места в жизни. Это не значит, что он безработный или, как говорили в былые времена, “лишний”. Он может оказаться и безработным и ощущать себя лишним в этом мире, но он может быть внешне и вполне благополучным человеком — быть, например, всемирно известным ученым или гениальным
