для употребления тех или других модусов в придаточных предложениях, и традиционные учебники слишком спешат с установлением таких правил. Единственное правило, которое может считаться здесь безукоризненным, это – только наш четвертый закон о зависимости модуса определяемого предложения от управляющего глагола в этом предложении. Поэтому пишущему или говорящему предоставляется в греческом языке огромная свобода в употреблении модусов определяемого предложения. Все зависит от того, как пишущий или говорящий понимает свое главное предложение и какую интенсивность мыслит он в направленности действия управляющего глагола.
И, наконец, в-шестых, если поставить вопрос об отдельных типах статических и об отдельных типах динамических модусов, то эмпирическое исследование устанавливает здесь следующее соотношение. Тут можно употребить и менее точную формулировку, но зато более соответствующую ходячим нормам языка, и более точную формулировку, но зато вмещающую и более редкие случаи и потому менее применимую на практике. Дадим сначала первую формулировку.
Что касается статических модусов, то в дополнительных предложениях они употребляются все целиком; в предложениях опасения уже отпадают статические модусы желания (так как желательность противоречит боязни); в предложениях стремления список статических модусов продолжает сокращаться, так как здесь немыслим ирреальный модус, ввиду своего противоречия с самим фактом стремления, и, наконец, в предложениях цели очень сильно тускнеют мало совместимые с понятием цели гипотетический и потенциальный модусы и остается возможным только один реальный модус. В отношении же динамических модусов необходимо отметить, что употребление их в определяемых предложениях ограничивается той специальной семантикой, которой обладает управляющий глагол: в предложениях цели, естественно, возможен только по преимуществу финальный конъюнктив; в предложениях опасения – по преимуществу только волюнтативный, поскольку в своих глаголах боязни грек всегда выражал не просто только боязнь, но и свою волю к преодолению предметов этой боязни; в предложениях стремления, и это опять-таки вполне естественно, возможен по преимуществу только футуральный конъюнктив; и только в общедополнительных предложениях возможны любые динамические модусы, но это только – с превращением всего придаточного предложения в главное и с погашением дополнительного союза до двоеточия или кавычек.
Дадим теперь другую, более точную формулировку употребления модусов в определяемых придаточных предложениях, более точную, но практически, быть может, менее удобную для запоминания.
1) Все статические модусы суждения более или менее употребительны в определяемых придаточных предложениях. Но а) гипотетический оптатив употребителен здесь меньше всего и является огромной редкостью потому, что произвольное допущение есть как раз то, что наименее поддается определению, а мы здесь имеем дело именно с определяемым придаточным предложением. Кроме того, б) ирреальный модус, т.е. индикатив с модальной частицей, противоречит по своему смыслу самому понятию стремления и потому не употребим в предложениях стремления и намерения. Наконец, в) статические модусы желания, строго говоря, тоже не употребительны в определяемых придаточных предложениях, поскольку они, как и гипотетический оптатив, тоже плохо поддаются воздействию со стороны главного предложения. Более или менее можно говорить об употреблении только желательного оптатива, да и то только в субстантивных предложениях, да и в этих последних только путем превращения их в главные предложения. Все же конъюнктивные определяемые придаточные предложения выражают гораздо более значительную интенсивность действия, чем это способен дать opt. desiderat., не говоря уже об opt. concess.
Все остальные статические модусы можно употреблять без всякого ограничения и руководствуясь только собственным намерением отразить ту или иную выражаемую ими объективную ситуацию.
Что же касается динамических модусов, то в субстантивных предложениях они, строго говоря, не употребимы, так как они выражают активное наступление действия; субстантивные же предложения являются только инертным придатком главного предложения. В субстантивных предложениях возможен, правда, ингрессивный конъюнктив, но это – ценою превращения зависимого субстантивного предложения в независимое. В прочих же определяемых предложениях, т.е. в предложениях стремления, опасения и цели, из динамических модусов ставится только тот конъюнктив, который строго соответствует основному направлению управляющего глагола, т.е. в предложениях стремления ставится футуральный, в предложениях опасения – волюнтативный (точнее можно было бы сказать – прогибитивный) и в предложениях цели – финальный конъюнктив. Никакие другие конъюнктивы в этих предложениях невозможны ввиду их противоречия с основной семантикой управляющего глагола.
§ 5. Методические замечания
1. Понятие придаточного предложения
Намереваясь разобраться в вопросах о соотношении модусов и типов придаточных предложений, мы сталкиваемся прежде всего с вопросом о том, что такое придаточное предложение и что такое модус. Состояние грамматической традиции в этом отношении мало удовлетворительное. Начнем с понятия придаточного предложения.
В науке уже не раз поднимался вопрос о неудовлетворительности традиционного учения о придаточном предложении; и эта неудовлетворительность чувствуется на материалах греческого языка очень остро. Дело в том, что союзы, вводящие придаточные предложения (а это есть основной признак придаточности), находятся в греческом языке в состоянии бросающейся в глаза семантической текучести, не говоря уже об их текучести исторической. Во многих греческих союзах еще чувствуется их местоименное или наречное происхождение; и часто трудно бывает разобрать, где перед нами сочинение и где подчинение.
Наши учебники не находят нужным разъяснять учащимся, что консекутивный союз hōste только очень поздно стал действительно союзом следствия, что в своей основе он – союз сравнения и что этот сравнительный оттенок так никогда и не исчез из его семантики, даже в наиболее цветущую эпоху языка. А отсутствие такого понимания консекутивного союза весьма затрудняет для учащегося и усвоение модальных особенностей предложений следствия. Если бы учащийся с самого начала знал подлинную семантику этого союза, его не удивляло бы то обстоятельство, что предложения следствия часто фигурируют в греческом языке как самые обыкновенные независимые предложения и что, следовательно, в нем возможны решительно все те модусы, которые употребляются и в независимом предложении. То же самое происходит и с дополнительным союзом hoti, о котором слишком поспешно думают как о подчинительном союзе, несмотря на его общеизвестную близость к сочинительности у Гомера и несмотря на то, что его семантика часто падает до простого двоеточия или кавычек. Этот союз, кроме того, известен и как союз причины, и даже как союз следствия. Большое внимание к истории этого союза тоже облегчило бы для учащихся понимание всей той огромной свободы употребления модусов, которой отличается дополнительное предложение. Такой союз, как epei, одни раз имеет значение временное, другой раз – причиненное, третий раз – почти что условное, а то и просто перестает быть подчинительным союзом. Приписывание всем таким союзам раз навсегда данного неподвижного значения превращает грамматику в мертвую схоластику; и для каждого отдельного случая учащемуся приходится зазубривать то или иное значение данного союза в полном отрыве
