Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
князей, давших свои рати для участия в Куликовской битве[244].
Существует еще одна методика подсчета численности русского воинства, которая ниже и будет применена. Она страдает гипотетичностью, как и все прочие методики, а потому результаты ее применения также следует ставить под сомнение, как и в предыдущих случаях. Но за неимением более совершенных орудий исследования и этот способ приближения к истине должен быть использован. Как говорится, на безрыбье и рак — рыба.
Итак: от грандиозного похода царя Ивана IV на Полоцк в 1562–1563 годах сохранился подробный список поместной конницы, где сообщается, сколько ратников выставляют служилые корпорации того или иного города[245]. Иначе говоря, становится понятно, каковы мобилизационные возможности Руси на период через 180 лет после Куликовской битвы. Конечно, эти возможности могли заметно возрасти… но ведь не на порядок же, не в пять раз и даже, думается, не в три раза, учитывая те беды и потери, через которые страна прошла с 1380 по 1562 год. Конечно, специалисты до сих пор спорят: указаны в списке Полоцкого похода только помещики или же их боевые холопы также записаны с ними (если не записаны, тогда численность надо как минимум удвоить). Конечно, в документах XVI века указаны только те, кто был призван для участия в полевой кампании, а гарнизонных служильцев сохранили на местах, но ведь и при Дмитрии Донском в поле вышли не все, кто-то остался «при стенах».
Зато одно можно сказать точно: как в 1380 году, так и в 1562-м государство формировало полевую армию на пределе мобилизационных ресурсов. А это очень серьезная черта сходства.
Иными словами, сравнение, со всеми оговорками, возможно. Оно имеет смысл.
И вот что оно дает (вчитываемся в список участников Полоцкого похода): ратные конники, собранные с Нижнего Новгорода, Серпухова, Переяславля-Залесского, Костромы, Суздаля, Мурома, Дмитрова, Можайска, Ярославля, Юрьева, Углича, Галича, Стародуба, Ростова, Тарусы, Кашина, Брянска, Пронска, Вязьмы, Дорогобужа, Торжка и Коломны, составили несколько более 7400 человек. Абсолютное лидерство, кстати, за Ярославлем: более тысячи воинов. Допустим, для XIV столетия эти цифры были бы в полтора-два раза ниже. Что на выходе? 3700–4750 полноценных комбатантов (к которым добавится значительное количество обозников, слуг и, возможно, охотников, боевых холопов, но ядро войска по названным служилым корпорациям городов именно таково).
Новгород Великий обеспечил армию Ивана IV наибольшим числом ратников среди провинциальных городов России: он дал более 3500 бойцов. Но на поле Куликовом новогородцы хотя и были представлены (как сообщают литературные произведения и синодик для поминовения павших на брани), но вряд ли в полную силу: вечевую республику, по всей видимости, представлял лишь ограниченный воинский контингент. Если опереться на цифры 1562 года и перевести их в условия XIV века, получим 1500–1750 ратников боярской республики. Однако Новгород находился вовсе не в том же положении, что и Владимир или Москва с замосковными городами: Мамай не создавал для Дома святой Софии смертельной угрозы. По выражению современного историка М. А. Несина, «Новгород… был втянут в войну против своих намерений… [город] мог, к примеру, выставить небольшой отряд, чтобы отметиться [курсив мой. — Д. В.] перед Московским великим князем»[246]. Ловко подобранное к данной ситуации слово — «отметиться»! Откорректировать его можно лишь с одной точки зрения: на войну, как на дело веры, могли отправиться новгородские добровольцы, и этот фактор, фактор духа, нельзя просто так отставить в сторону. Ну а с точки зрения чисто прагматической, — да, вряд ли Господин Великий Новгород включил все и всяческие мобилизационные механизмы, выжимая ратный ресурс до последней капли. Не тот случай. Думается, в самом лучшем случае вечевая республика могла отправить великому князю в поддержку 1000 человек, а скорее 500 бойцов, не более того.
Документ 1562 года не содержит сведений о численности ратников, которую могли бы обеспечить Белоозеро, Звенигород, Молога, Холм, Волок, Гороховец, а также Оболенская земля. Известия о городах, относящихся к исторической области прежнего Новосильского княжества, приходится собирать по крупицам, от них выставлено всего 320 ратников. В условиях XIV века мобилизационный ресурс центров, перечисленных в этом абзаце, составит, включая ратников из новосильских городов, в лучшем случае 1000–1500 воинов на всех «оптом». Итого пока получается от 5200 до 7750 ратников дружинного воинства[247].
Самая большая сложность — сведения по Москве и Владимиру. Богатая и густонаселенная Владимирская земля, очевидно, могла дать великому князю Дмитрию Ивановичу изрядно ратных людей, но в документе 1562 года сведения по Владимиру явно неполные: под царские стяги призвано лишь 12 владимирских дворян, поскольку, очевидно, значительнейшая часть их осталась дома. Можно лишь условно приравнять мобилизационный ресурс Владимира к данным по другим, наиболее крупным городам Владимирской Руси — Костроме, Переяславлю-Залесскому, Ярославлю, Суздалю. А это приблизительно от 500 до 1000 ратников, то есть в среднем 700–800 человек. В переводе на XIV век — от 350 до 550 бойцов дружинного воинства.
Малые городки, «тянувшие» к Москве или к Владимиру, — Стародуб, Кашира, Калуга, Боровск, а также Мещерская земля, Романов и Пошехонье совокупно давали, по свидетельствам XVI века, около 1800 человек. Переводя с тем же коэффициентом уменьшения (в 1,5–2 раза) эти данные в XIV век, получаем еще 900–1200 ратников. Итого без Москвы получается, в самом грубом приближении, от 6450 до 8950 воинов.
Списки участников Полоцкого похода 1562–1563 годов прямо сообщают всего лишь о 28 «дворовых» детях боярских московской службы. Москву напрямую счесть невозможно. В данном случае следует пересчитать всю аристократию и «сливки» военной иерархии: «дворовые» (иначе говоря, придворные) чины, воевод, стольников, больших московских и выборных дворян, «жильцов» (так именовали значительную группу служильцев государева двора). Это и будет служилая Москва — всё лучшее, что Россия могла вывести в поле. Общий подсчет подобного рода выводит к цифре около 1500 комбатантов, то есть, переводя в условия XIV столетия, 750–1000 воинов. А это в общем очень правдоподобная цифра. В 1445 году великий князь Московский Василий II вышел против ордынцев на поле боя под Суздалем, имея под командой около 1500 воинов, включая сюда небольшие отряды трех удельных князей — Можайского, Верейского, Боровско-Серпуховского[248]. Добавив полученные данные по Москве (добытые, стоит напомнить, с крайней долей условности) к тому, что суммировано выше, получим итог: от 7200 до 9950 воинов.
Кроме того, со своими дружинами на поле Куликово вышли русско-литовские князья. Здесь можно согласиться с В. В. Пенским: думается, их княжеские дворы составляли в совокупности еще несколько сотен бойцов, то есть менее тысячи. Допустим, от 500 до 1000 человек на всех.
Общий итог с дворами русско-литовских князей: 7700–11 000 ударного ядра русского воинства, состоящего из дружинников. Вот что важно: цифры, полученные по принципиально разным методикам В. В. Пенским и автором этих строк, весьма близки, фактически сходятся. Повторим: 10 000–12 000 у Пенского, 7700–11 000 здесь.
Вывод: наиболее вероятная численность дружинной кавалерии, сражавшейся под командой Дмитрия Ивановича, составляла около 10 тысяч ратников или несколько менее.
Остается невыясненным, какое
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
