– Нет. – Повторил эльф. Орден был его миром. И Кина, она тоже стала его миром. Он выбирал…
– Дальше. – Магистр смотрел на узоры резьбы, вьющиеся по дереву посоха.
– Вскоре, после того как мы проехали Лоску, мне приснился сон, в котором Князь сообщил, что Кина у него и он готов обменять ее на палатина.
– Ты согласился? – Безразличный и ровный до этого голос Магистра превратился в шелестящий шепот.
– Да. – Он выбирал. Но так и не выбрал…
– Ты понимаешь, что ты сейчас сказал?
– Да. – …И предал оба мира.
Отец Лукас достал трубку и тщательно выверенными движениями начал ее набивать.
Только что Элидор подписал себе смертный приговор.
Орден прощал многое. И все, что сделал эльф, можно было простить. Только не предательство. А выбор между орденом и Князем был предательством ордена. И никакие прежние заслуги не могли послужить оправданием. «Смерть – предавшим». Этот принцип Белый Крест исповедовал всегда.
– Брат Сим не знал о моем выборе, – безразлично произнес Элидор. – Решение принял я один. А он был обязан подчиниться.
Магистр курил и не чувствовал крепости табака.
Лучший боец монастыря. «Тот, кто всегда возвращается». Первый нелюдь, способный перейти в класс «элита».
Магистр смотрел вперед. В никуда.
Его привезли в монастырь рыбаки. Он ничего не помнил. Совсем ничего. Его почти всему пришлось учить заново. Его происхождение так и осталось тайной. Имя найденышу дал брат Генри, не потрудившись объяснить, что оно обозначает.
Черный Беркут сам учил эльфа.
И тот учился.
И создавалось впечатление, что он просто вспоминал забытое.
А потом был его первый выход. С которого его привезли порубленным, полумертвым.
Но все-таки не мертвым.
Он выполнил задание.
Тогда и появилось его прозвище: «Тот, кто всегда возвращается». И следующие семнадцать лет он это прозвище подтверждал. Не всегда он выполнял задания. И далеко не всегда его привозили по частям. Но прозвище он подтверждал. Такое везение до этого отец Лукас встречал только один раз. Но и брату Генри в конце концов отрубили ногу. А Элидор пока возвращался без необратимых потерь.
Его дружба с Шарлем, еще одним найденышем. Шарль тоже был когда-то бойцом. Но Беркут распознал в нем другой дар.
Лучший боец и лучший аналитик. Странная пара. Они идеально смотрелись бы во главе какого-нибудь государства. Но отнюдь не в монастыре.
Магистр доверял Элидору. Полностью. Как себе. Как брату Генри. Как отцу Артуру.
Но Элидор предал.
Изменил ордену.
И ладно бы ради идеи. А то – ради бабы. Это была уже вторая измена за несколько дней. Сначала отец Джероно, теперь этот эльф.
Сжатый зубами чубук треснул. Глава ордена недоуменно посмотрел на остатки трубки и выбросил их.
* * *
– Дальше, – мертвым голосом потребовал Магистр.
– Мы повернули к Тальезе. Там Князь вернул нам Кину… – Голос вдруг изменил, и пришлось ждать несколько секунд. – Потом мы схватились с Князем. Палатин был уничтожен в бою вместе со звездочкой. Мы покинули Тальезу и вечером того же дня встретили отца Джероно. Остальное вы знаете.
Отец Лукас кивнул, спрыгнул на землю и стал дожидаться телеги, на которой везли Сима.
* * *
Их привезли в монастырь Фелисьена-Освободителя. Элидор знал, что когда-то здесь был обычный рыцарский замок, но лет пятьдесят назад последний здешний барон завещал замок ордену.
Эльфа поместили в келью в донжоне. Через несколько минут к нему явился здешний лекарь. Ужаснулся. Помянул Творца и взялся осматривать чудом выжившего бойца.
– Пятнадцать ран… – слышал Элидор недовольное бурчание. – Пятнадцать! Каждая смертельна! Почему же ты жив? – Эльф встретился глазами с требовательным взглядом лекаря. И не ответил. Он знал, почему живет. Потому что нельзя умирать, не отомстив. Но объяснять это… Он никому и ничего не собирался объяснять.
Часть II Чёрный лебедь
ФИГУРЫ
Аквитон
Деревья карабкались на холм, спотыкаясь и клонясь. Ноги по щиколотку утопали в прелой листве. И пахло здесь так, словно стояла на земле сухая, солнечная осень, а не сумрачное лето, лениво дремлющее на облаках.
Эльрик настороженно огляделся. Раздул ноздри, вдыхая нелюбимый, щемяще-тоскливый запах опавших листьев.
Толстые стволы буков, подбадривая друг друга, тянулись к вершине холма. Корячили крепкие ветви. Ловили листьями скупые солнечные лучи.
И тихо было.
Металл брякнул неподалеку. Чистый звук глуховато просел в неподвижном воздухе, и шефанго развернулся к сребролистым кустам, из-за которых донеслось неуместное здесь позвякивание.
За кустами фыркнуло. Звякнуло снова.
Эльрик ухмыльнулся и направился к зарослям.
Объедающий серебряные листья конь мотнул головой, увидев незнакомца. Покосился недоверчиво темно-фиолетовым глазом. Человек игнорировал его. Человек шел мимо. Человек был не опасен.
Конь потянулся мордой к кусту.
Когда чужая рука мягко захватила повод, зверь попробовал дернуться. Рванул голову вверх, заплясал, пятясь, прижал уши, испуганный и злой. Он не привык к такому.
Человек должен быть медлителен. С человеком, если выкинуть его из седла или отвязаться от коновязи, можно играть, подпуская его и вновь отбегая. Переходя с шага на рысь. А то и на галоп. И только потом, вдоволь натешившись, оставив седока, безнадежно ругающегося, где-нибудь далеко-далеко, вернуться в конюшню.
Палкой?
Какой палкой?
Вы о чем вообще?
Ах палкой!
Нет, такие зверюги, как этот жеребец, никогда не пробовали ни хлыста, ни рукояти тяжелой плети, которую обрушивает хозяин в ярости между нагло торчащими ушами скакуна. Не знают такие и тяжелых кулаков конюха, потому что стоят куда дороже, чем этот самый конюх. Не…
Эльрик пнул коня в брюхо. Легонько, но болезненно дернул повод. Зарычал утробно, когда зверь попытался-таки вырваться.
После рыка жеребец присмирел. Взял предложенный сухарь. Задумчиво им похрустел и понял, что сейчас он не главный.
На том и сошлись.
В том, что конь ожидал именно его, Эльрик не усомнился ни на секунду. Откуда бы, в самом деле, взяться в нехоженом лесу заседланному и взнузданному скакуну? Да еще такому скакуну, на каком не стыдно ездить и императору.
