Боже мой, куда бы обратиться,Чтоб не ездить больше за границу!
Поэтический дар у нее был скромный, к тому же растраченный в основном на общественную работу и борьбу за мир, но несколько хороших стихотворений в ее сборниках найти можно. Екатерина Шевелева и стала главным прототипом «бабушки русской поэзии», хотя обостренный интерес к молодым темпераментным поэтам позаимствован у другой литературной львицы того времени…
Летом 1995-го я, закончив «Козленка…», отправил рукопись в «Ашет», но получил холодный отказ: французов не заинтересовала сатира на ельцинскую Россию, которая, напялив общечеловеческие ценности, напоминала доярку в трико от Юдашкина. Тогда, как, впрочем, и сейчас, на Западе ценились насмешки и издевки над советской эпохой, особенно над Сталиным. Помню, меня поразило, с каким сладострастным торжеством Василий Аксенов в киноромане «Московская сага» описывал запор, случившийся у вождя. Можно подумать, у самого Василия Павловича проблем с кишечником никогда не было.
Я дал почитать рукопись Гурвичу и, зная неторопливость издателей, ждал ответа недели через две. Вдруг вечером следующего дня он позвонил мне и сказал, что через полчаса подъедет к моему дому на Хорошевском шоссе. В его «Ладе», припаркованной у мемориального камня на месте гибели Валерия Чкалова, мы и подписали договор. Саша рассказал, что читал ночь напролет и хохотал, мешая спать жене. Только вот жаль, взгрустнул он, вся эта уморительно смешная история интересна тем немногим, кто так или иначе связан с литературой. Он ошибся: первый тираж романа разлетелся мгновенно, и сразу пошли переиздания.
Именно Александр Гурвич выдвинул в 1996-м «Козленка…» на соискание «Русского Букера», учрежденного двумя годами раньше. Роман попал даже в длинный список. Странно, ведь я всласть порезвился над вымышленной «Бейкеровской премией», которую мой герой Витек Акашин («акаша» в эзотерике – что-то вроде информационного поля Вселенной) получил за толстую папку с чистыми листами. Правда, в короткий список роман уже не допустили. И хотя «Козленок…» имел шумный читательский успех, превзойдя по тиражам издания всех тогдашних букеровских лауреатов вместе взятых, критика книгу почти не заметила. Либералы, как и предупреждала Алла Шевелкина, попросту перекрыли мне кислород. А патриотам я показался слишком насмешливым. «Юра, почему вы все время иронизируете, ведь страна гибнет?!» – укорял меня Валентин Распутин, на лице которого я ни разу не видел подобия улыбки.
Впрочем, бывали исключения: «Козленка…» перепечатал в «Роман-газете» Валерий Ганичев, в прошлом партийно-комсомольский деятель, ставший истовым православным почвенником. Когда в конце 1990-х мы очутились в Иерусалиме, в Храме Гроба Господня, он прямо на пороге пал на колени и пополз к святыне, стуча лбом об пол с такой костяной силой, что даже видавшие виды местные монахи удивленно переглядывались. Какие свои грехи замаливал бывший номенклатурщик, можно лишь догадываться. Но в любом случае благодаря «Роман-газете» «Козленок…» разошелся по библиотекам страны…
В 1997 году в моем собрании сочинений «Козленок…» выходил пятым или шестым изданием, что по тем временам, когда русская проза была вообще не востребована, казалось чем-то сверхъестественным. На сегодня количество переизданий романа-эпиграммы, включая переводы, перевалило за тридцать, а это – твердое второе место в отечественной литературе конца XX и начала XXI века. Первое уверенно занимает знаменитый роман Владимира Богомолова «Момент истины», который я сам перечитывал раз пять. Но если брать в расчет только книги, написанные после 1991 года, «Козленок…» – абсолютный чемпион, оставивший позади даже популярных в те годы Пелевина и Сорокина с их соответственно делириумной и фекальной прозой. Увы, приходится самому напоминать об этом факте, так как объективности от критиков я давно уже не жду.
