Мне ужасно хотелось оглянуться на Дойла, ноя не моглаотвернуться от Риса. Как будто только мой взгляд удерживал его на этой грани. Язнала, что это не так, но мне казалось, что, если я отведу взгляд даже на миг,случится что-то очень, очень нехорошее.
Китто прижался к моим ногам так сильно, что я чувствоваламелкую дрожь, сотрясавшую все его тело. Моя рука все еще лежала на его кудрях,но не думаю, что ее прикосновение могло успокаивать, потому что в руке, владони теперь было напряжение.
Лицо Риса побелело как молоко, будто что-то белое и сияющеепроплыло под его кожей – как мягкие, светящиеся облака, – проплыло не полицу, не по поверхности, а глубже. Яркое васильково-синее кольцо вокруг егозрачка вспыхнуло неоном; небесно-голубой, обрамлявший его, точно соответствовалоттенку ясного неба за окном; и последнее кольцо цвета зимнего неба блисталоголубым огнем. Сиял только глаз, и цвета не переливались, хотя я знала, чтотакое бывает. Волосы оставались просто белыми, сияние не распространилось наних. Мне приходилось видеть Риса в полном проявлении его мощи, и сейчас доэтого еще не дошло, но было близко... Слишком близко для чистенького офиса исидящего за мной стража.
Я одновременно хотела и не хотела повернуться и увидетьвыражение лица Дойла. Мне абсолютно не была нужна настоящая дуэль здесь исейчас, особенно по такому глупому поводу.
– Рис! – тихо позвала я.
Он не взглянул на меня. Этот единственный сияющий глаз неотрывался от сидящего позади меня, будто больше ничего в мире не существовало.
– Рис! – позвала я вновь, более настойчиво.
Он моргнул и посмотрел на меня. Вся тяжесть его гнева упалана меня. Я невольно попятилась вместе со стулом. Тут же я поняла, что делатьэтого не надо было, но что сделано, то сделано, и оставалось толькопритвориться, что это было намеренно. Я встала, и это оказалось моей самойбольшой ошибкой: Китто, цеплявшийся за мои ноги, высунулся из-под стола. Кактолько маленький гоблин оказался на виду, яростный взгляд Риса упал на этубледную фигурку. Упал и застыл.
Видимо, Китто ощутил этот взгляд, потому что обхватил меняза ноги так отчаянно, что я едва не упала. Мне пришлось схватиться рукой закрышку стола, чтобы восстановить равновесие, а Рис нырнул через стол,светящимися руками пытаясь поймать Китто. Я чувствовала, что Дойл уже за моейспиной, но времени не было. Я видела, как Рис убивает прикосновением. Схвативего двумя руками за плащ спереди и сзади, я воспользовалась его инерцией, чтобысдернуть его со стола и швырнуть в стенку мимо ног Дойла. Стена дрогнула отудара, и я на миг подумала, что случилось бы, швырни я его в окно, а не встену... Краем глаза я видела, что Дойл вытащил пистолет, но меня еще влеклаинерция.
Я выхватила закрепленный на бедре нож, и когда Рис поднялсяна четвереньки, тряся головой, приставила острие к его горлу. Стоило бы уколотьего или как-то сделать так, чтобы он не смог просто повернуться и сбить меня сног, но я не успевала. Я знала, как быстро восстанавливают силы стражи, –у меня были считанные секунды.
Рис замер с опущенной головой, прерывисто дыша. Кожей ног ячувствовала, как он весь напрягся. Я стояла слишком близко, ох как близко, ноклинок у его горла был тверд. Кожа его поддалась под лезвием, и я поняла, чтопустила ему кровь. Я этого не хотела; просто слишком спешила. Но он не знал,что это вышло случайно, а ничто так не убеждает людей в серьезности вашихнамерений, как несколько капель их собственной крови.
– Я надеялась, что ты станешь более терпим к Китто стечением времени, но, похоже, становится только хуже. – Я говорила тихо,чуть не шепотом, каждое слово выговаривалось очень тщательно, как будто я недоверяла самой себе, боясь сорваться на крик. На самом деле я едва моглаговорить – так колотился пульс у меня в горле.
Рис приподнял голову, но я удержала нож на месте, и лезвиечуть сильнее пропороло кожу. Если Рис думал, что я отступлю, то ошибся. Онзамер.
– Уясни это, Рис. Китто – мой, вы все мои. Своипредрассудки изволь держать при себе.
Его голос прозвучал сдавленно, как будто до него наконецдошло, что я могу употребить лезвие по назначению.
– Ты убила бы меня из-за гоблина?
– Я убила бы тебя за нападение на того, кто находитсяпод моей защитой. Напав на него, ты проявил неуважение ко мне. Сегодня ночьюнеуважение ко мне проявил Дойл. Если я чему и научилась у отца и тетки, так этотому, что лидер, которого не уважают его собственные люди, – всего лишьмарионетка. Я не буду куклой, которую можно трахать или тетешкать. Я буду длявас королевой или не буду никем.
Мой голос упал еще ниже, так что последние слова япроизносила рычащим шепотом. И я знала в этот момент, что говорю чистую правду,что если пролить кровь Риса – значит получить власть, которая мне нужна, то яего убью. Я знаю Риса всю мою жизнь. Он – мой любовник и в какой-то степени мойдруг. И все же я убила бы его. Мне недоставало бы его, и я сожалела онеобходимости сделать это, но я теперь знала точно, что должна заставитьстражей уважать себя. Я вожделела к стражам, мне нравились те из них, с кем ясплю; я даже почти любила одного или двух, но очень, очень немногих я хотела бывидеть на троне. Абсолютная власть, настоящая власть над жизнью и смертью –кому можно доверить такую власть? Кто из стражей неподвластен соблазнам? Ответ– ни один. У каждого из них есть уязвимые места, слепые зоны, где они настолькоуверены в себе, что видят только собственную правоту. Я верила себе, хотябывали дни, когда я и в себе сомневалась. Я надеялась, что сомнение удержитменя в рамках чести. Может быть, я дурачила сама себя. Может быть, никто неможет получить такую власть и остаться честным и справедливым. Может быть,права старая поговорка – власть развращает, а абсолютная власть развращаетабсолютно. Я бы сделала все возможное, чтобы этого избежать, но одно я зналасовершенно точно: если я не справлюсь с ситуацией сейчас, стражи возьмут надомной верх. Пусть я тогда даже получу трон, это будет бессмысленно. Мне ведь нетрон сам по себе нужен был; но я хотела править, править и постараться изменитьк лучшему положение вещей. Конечно, само это желание могло быть моим слепымпятном, могло быть началом разложения. Думать, что я знаю, что может бытьхорошо для всех неблагих... Какое ужасное высокомерие.
Меня пробил смех, смех такой неудержимый, что пришлось сестьна пол. Я держала окровавленный нож и смотрела на двух стражей, обеспокоенноглядящих на меня. Рис больше не светился. Китто тронул меня за руку –осторожно, словно опасался моей реакции. Я обняла его, притянула к себе, ислезы, до той поры удерживаемые смехом, потекли по моему лицу, и я простозаплакала. Я сжимала Китто и окровавленный нож и плакала.
Я оказалась не лучше прочих. Власть развращает – безсомнения, развращает. Для того она и существует. Я скорчилась на полу, Киттоменя укачивал, и я не сопротивлялась, когда Дойл бережно, очень бережно вынулнож из моей руки.
