Книга Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев

Теперь же, в 1912 году, многие помещики чувствовали себя лишними: они были бессильны противостоять многочисленному духовенству и потому вынужденно покидали избирательные съезды. В ноябре 1912 года октябрист, депутат Третьей Думы П. В. Каменский писал юристу и общественному деятелю А. Ф. Кони: «Быть избранным членом новой партии „губернаторско-архиерейской“, носить на себе ярлык „с дозволения его превосходительства, с благословления его“ – как-то неспокойно для совести».

В конце концов правительство само испугалось «поповской опасности». Влияние архиереев на формирование Думы многим чиновникам казалось чрезмерным. В итоге в ряде случаев пришлось умерить пыл церковного начальства, выделив священнослужителей в особую курию. Представительство духовенства в губернском избирательном собрании оказалось скромным: 14,5 % выборщиков (вместо планировавшихся 70 %). Но даже в этом случае духовенство, благодаря своей сплоченности и дисциплинированности, оказывало серьезное влияние на исход выборов. Оно «торговалось» с другими группами избирателей, добивалось от них необходимых уступок. Например, некоторые октябристы были избраны в Думу при условии, что поддержат финансирование церковных школ.

И все же было бы неверным говорить о всесилии правительства в избирательной кампании. Оно не могло быть в полной мере уверено даже в собственном чиновничьем аппарате, что с удивлением отмечали иностранные посланники. Как-то Столыпин в присутствии испанского посла пожаловался на ход избирательной кампании. Дипломат искренне удивился: «Не понимаю, о чем вы беспокоитесь? У нас делается это очень просто. Мэры в руках правительства, а потому как председатели избирательных бюро они своевременно засыпают в урны столько бюллетеней угодной правительству партии, сколько требуется для успеха, а затем допускают избирателей. Получается большинство, нужное правительству, и все довольны». Примерно то же самое объяснял и румынский посол: «Обратите внимание… когда у нас, то есть в Румынии, происходят выборы, правительство все ставит на карту: и свое влияние, и обещания поддержки, и ордена, и даже, если нужно, подкуп, а у вас оно не делает ничего, чтобы создать себе в Думе работоспособное большинство. Выборы – очень хорошая вещь… но правительство должно взять их в свои руки, или оно должно уйти».

В России местное чиновничество порой действовало вопреки воле своего начальства и даже напрямую поддерживало оппозицию. Например, в ходе выборов в Первую Думу некоторые члены избирательных комиссий при входе на участок раздавали готовые бюллетени с кадетскими списками. Во время избирательной кампании во Вторую Думу податные инспекторы Орловской губернии, не таясь, агитировали в пользу кадетов. Аналогичная ситуация имела место в Ярославской и Саратовской губерниях.

И все же главная проблема была в другом: результаты выборов часто не поддавались какому-либо прогнозу. Большинство избирателей были абсолютно аполитичны. Их поведение невозможно было предсказать. Ни у одной партии не было большинства ни в одной губернии. Очень многое зависело от случайных блоков и союзов. Октябрист Н. В. Савич, характеризуя ход выборов в Первую Думу в Харьковской губернии, отмечал, что в губернском избирательном собрании сложились три группы: многочисленная крестьянская, умеренная земская, близкая к октябристам, и кадетская, к которой примыкали видные представители общественности (среди них был М. М. Ковалевский). Никто из них не мог рассчитывать на однозначную победу. Приходилось искать союзников. Кадеты надеялись на блок с октябристами, но в этом вопросе встретили противодействие своего Центрального комитета.

Аналогичная ситуация имела место в любом избирательном собрании в течение всех думских лет. Так, во Владимирской губернии во время выборов в Четвертую Думу для победы нужно было получить 45 голосов выборщиков. 40 голосов гарантированно имели правые и националисты. 11 – октябристы. Остальные голоса были у «левых». В Екатеринославской губернии нужно было собрать 54 голоса. 52 было у правых и националистов, 24 – у октябристов. В Калужской губернии для победы требовалось 39 голосов. 35 было у правых, 11 – у октябристов.

Ситуация осложнялась тем, что далеко не всегда было ясно, кто правый, а кто левый. Партии не пользовались большой популярностью в обществе даже в 1906–1907 годах. В дальнейшем их значение будет только падать. Партийные предпочтения крестьян оставались загадкой, их взгляды не укладывались в прокрустово ложе партийных программ. Например, псковские крестьяне полагали, что Дума – «большое челобитное собрание», цель которого – скорейшая прирезка общине земли. Им казалось, что там, в Думе, крестьяне будут вместе с царем пить чай и обсуждать народные нужды. От Псковской губернии баллотировался граф П. А. Гейден. Крестьяне обвиняли его в том, что он утаивал от них тот факт, будто государь даровал им землю. Некоторые крестьяне выступали с целой программой реформ. Они предлагали упразднить все центральные ведомства, кроме Министерства внутренних и иностранных дел, руководителям которых предлагали положить жалованье в 500 рублей в год. В помощь министрам они предлагали держать по два писаря с окладом 300 рублей в год. В результате все центральное управление обошлось бы казне всего в 2200 рублей.

В большинстве случаев у крестьян не было партийных пристрастий. Как вспоминал князь В. А. Оболенский, во время выборов в Первую Думу крестьяне не были склонны голосовать за «господских» кандидатов и предпочитали им «своих», таких же крестьян. Эта ситуация сохранялась и в дальнейшем.

Было бы наивным ожидать проявлений высокой политической культуры и у городских избирателей, в том числе столичных. В феврале 1906 года жена видного историка и члена партии кадетов Е. Я. Кизеветтер записала в дневнике беседу трех московских приказчиков. Они спорили, в какую партию им «податься»: