Отгрохотали дворники. Прошелестел свободный художник. Сеня обоссал угол лифта. Тетке показалось, что она через две двери чувствовала запах его мочи. Он словно впитался в атмосферу их подъезда, повис оранжевым облаком над потолком и грозился пролиться на головы обитателей веселым весенним дождичком.
Тетке подумалось, как было бы хорошо натравить на Сеню Матвея, чтобы кот вцепился в визгливую Сенину морду и располосовал ее на длинные волосатые лоскуты. Матвей, словно догадавшись о теткиных злопыхательных намереньях, подошел к двери и стал точить когти о коричневый дерматин. Тетка хотела было пнуть кота под зад, но он увернулся и, отойдя от тетки на безопасное расстояние, громко и победоносно завыл. И завыл как-то необыкновенно, интригующе. Не по кошачьи, а скорее, по по-собачьи или даже по-волчьи. Тетка заслушалась, так это было красиво и талантливо. Видимо Матвей первый забоялся, что Оленька не придет. Не поцелует его в усы, не возьмет на руки, не нальет молока, не даст «Вискаса», не почешет за ухом, сволочью любимой не назовет — а как без всего этого жить?
И тетке уже самой начинало казаться, что Оленька никогда не вернется. Пройдет зима, весна, лето и ее любимая осень. Сгорят листья в кострах дворников, постареют и обзаведутся внуками женщины художника. Сеню раздавит, наконец, не боящийся грязи танк. И тетка будет скучать по нему и проливать злорадные слезы, пока сама не погибнет смертью брошенных.
Но на рассвете Оленька объявилась, и была радостна и где-то даже счастлива. И тетке не захотелось своими нудными нравоучениями портить ее приподнятое настроение. Вечером поговорим, обсудим, решим, выработаем план на будущее.
Но вечером Оленька опять заперлась в своей комнате, и тетка снова подслушивала, и эти странные размышления по поводу жизни на природе испугали ее еще больше откровений по поводу холодности ползучего гада.
И вот настало утро сегодняшнего дня. И наша свеженькая, отдохнувшая и порозовевшая после сна горлинка открыла престарелой матери свои широкие объятья:
— Мамуленька.
— Олюшка!
— Мамуленька
— Олюшка!
— Мамуленька!
— Как ты спала, моя дорогая?
— Спасибо, мамуленька, а ты?
Тетка с умилением наблюдала, с каким аппетитом ее крошка завтракает: омлетик, бутербродик, кофе с молочком. Что это с нами, с такими хорошими девочками сегодня приключилось? Откуда такой жор неестественный? Уж не беременны ли мы случаем?
Подумала и сама испугалась. Типун тебе на язык, дурища старая. Подскочила, замахала руками и тут же выдала:
— Оля, тебе пора замуж.
Оленька поперхнулась от неожиданности и даже не нашлась, что ответить.
— Ну ты так сразу не пугайся, — успокоила ее тетка, — ты лучше ешь, а я буду говорить.
Она закурила и, подойдя к окну, открыла форточку.
— Оля, ты взрослая и вполне самостоятельная женщина, — торжественно начала тетка, — будущая, так сказать, мать.
На слове «мать», тетка закашлялась.
— Мам! — воспользовалась паузой Оленька, — что-то случилось?
— Случилось, Олюшка, — глухо сказала тетка, — случилось. Но не сегодня и даже не вчера. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?
— Ма, ну это старая песня, сколько уже можно?
— Сколько нужно, дорогая.
— Я не стану обсуждать с тобой эту тему, — твердо сказала Олюшка. — И вообще, я опаздываю в университет.
— Никуда он от тебя не денется! — заорала тетка, — сядь и слушай!
Оленька обречено опустилась на стул и спрятала за спиной руки, демонстрируя всем своим видом полную готовность к пыткам.
— Ты — будущая мать, — тетка почему-то зациклилась именно на этом предназначении дочери, — и должна меня понять. Как женщина женщину.
Тетка снова остановилась, не зная, как перекинуть мостик от светлого будущего к сегодняшнему серому, как ей казалось, настоящему. Оленька сидела молча, и ее показная покорность неожиданно подхлестнула гаснущее теткино красноречие:
— То, что он никогда на тебе не женится, надеюсь, не является для тебя новостью? Даже если бы это и случилось, ничего хорошего все равно бы не вышло. От комплекса вины даже не он, а ты, Олюшка, вряд ли сможешь избавиться. Только представь себе на минутку: дети — жалкие сироты, жена — брошенная злопыхательница, он сам — мятущаяся в проруби натура… И ты — невинная жертва, которой за все это безобразие придется отвечать одной. Но я, надеюсь, ты не такая дура, чтобы взвалить на себя сей тяжкий груз. Подумай сама, не пора ли уже закончить эти двусмысленные отношения, никому еще не принесшие радости. Ты — молодая, цветущая женщина, а он — старый душной козел. И это животное, этот гад ползучий клещом к тебе прицепился, чтобы на твоих хрупких девичьих плечах прорваться в свою давно утраченную молодость. А я не позволю ему поломать твою жизнь! Жизнь самого дорогого и близкого мне человека!
Тетка остановилась и посмотрела на дочь. Оленька кусала ногти и молчала. Вот опять я как будто речь с трибуны толкаю, подумала тетка. Надо же как-то проще, душевней что ли? Чай не вагоны разгружаю, а деликатный разговор веду.
Тетка разозлилась на себя, а заорала на дочь:
— И оставь в покое ногти! Когда ты, наконец, отучишься от своих детских привычек!
— Когда рак на горе свистнет, — тихо сказала Оленька, — а ты продолжай, продолжай. Я тебя очень внимательно слушаю.
Тетка перевела дыхание и выпалила:
— Я зарегистрировалась на сайте знакомств.
— Ой, я сейчас описаюсь! — захохотала Оленька, — на сайте знакомств она зарегистрировалась… Не смеши меня, мама, мне щекотно…
— Уймись уже, наконец! — разозлилась тетка, — тебя лично никто туда силком не тащит. Я сама туда пойду и найду тебе приличного молодого человека. Войду с ним в переписку, доведу до первого свидания, а там ты решишь, надо тебе это или нет.
— В переписку она войдет! — покатывалась Оленька, — что ты, извини меня, пожилая женщина, можешь предложить молодому, как ты настаиваешь, человеку?
— Тоже, что и ты, дорогая моя! — тетка снова схватилась за сигареты, — по крайней мере, в пределах эпистолярного жанра.
— Мамуленька, ты не понимаешь… Мы другое поколение, и ты проколешься с первой же фразы. С первого слова, буквы, междометия.
— Ничего-ничего, — не сдавалась тетка, — есть у нас еще порох в пороховницах и за междометием, как ты говоришь, я в карман не полезу.
— Нет, ты не понимаешь! — Оленька раскраснелась от волнения и с трудом подыскивала слова, — ты поставишь себя в глупейшее положение, а потом сама будешь переживать!
— Вот за это ты не волнуйся! — заорала тетка, — я уже так напереживалась, что такие несущественные мелочи никоим образом не смогут повлиять на мое закаленное терпение!
