Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
И в то же время она была безумно целомудренна. У нее были свои представления о поведении с мужчинами и ее манипуляциях, ни одна из которых не нарушала ее одежды, не размазывала помады или румян. Ни одна из них – и это самое важное – не требовала использования контрацептивов и не была чревата для нее никакими опасностями. Если Терина была женщиной, которая «кормилась» мужскими слабостями, как без всякого неодобрения говорила Алисия, то ее старшая сестра не имела свойственного женщинам желания настоящей близости с мужчинами. Ее неожиданный брак – с Пенсиллоном, предпринимателем, торговавшим лесом, старше ее на двадцать лет, чье здоровье стремительно ухудшалось, – поразил всех. Это случилось в лето ее короткой интрижки с Бузи в его гримерной; но брак продолжался недолго – чуть больше года, по истечении какового срока инфаркт поставил на браке и на Пенсиллоне жирную точку. Ходили слухи, подтвержденные двумя горничными, которые работали в доме, что брак так никогда и не был консуммирован. Они сообщали приснопамятное: у пары даже общей спальни не было или кровати, не говоря уже о ласках или нежностях. «Лес» предпринимателя больше не стоял, когда дело касалось любви, – так они говорили. Мистер и мадам Пенсиллон клали свое грязное белье – полотенца, одежду и простыни – в разные корзинки, при этом требовали, чтобы белье не находилось вместе даже в тазу для стирки.
Но если эти двое никогда не «делили ложе», то это, как гласила уличная мудрость, означало только одно: Джозеф, сын Терины, появился на свет божий благодаря трудам не больного предпринимателя, а кого-то другого. Но Алисия неизменно утверждала, что это не так, муж ее сестры, безусловно, был родителем мальчика, у которого с самого детства чувствовалась предпринимательская жилка, говорила она, а как это получилось, никого не касается. Невзирая на разные корзинки для белья, Джозеф, как и лесоторговец, был высок, имел крепкое сложение, говорил с теми же интонациями, хотя его отец и умер до рождения сына.
Тем не менее было немало мужчин, которые, убедившись, что их матери и жены не слышат их, любили намекать, что они и есть отцы Джозефа… только, пожалуйста, между нами; они не рассказывали – ха-ха – о подробностях того, что случилось в той кровати, или машине, или номере отеля. Другие задумывались об этом надолго и всерьез, они думали о радостях пребывания в одной постели с Катерин Пенсиллон, думали о восторге обладания ею, воображали, как собственным языком касаются этой соблазнительной впадинки на верхней губе. И неизбежно находились такие, кто связывал имена Альфреда и Терины любовными узами, они никогда не сомневались в том, кто отец ребенка. Они слышали, что по меньшей мере в одном случае певец с «крылатым голосом», «голубок шансона», использовал седативное средство и афродизиаки его обезоруживающих песен, чтобы иметь интимные отношения с целомудренной и прекрасной Катерин в его гримерной. Но если был один раз, то почему не десяток, спрашивали они себя, почему этого не происходило постоянно за спиной лесоторговца?
Бузи познакомился с Алисией в то время, когда слухи эти ходили особенно активно, но она, если и слышала их, с ним на эту тему не говорила. Она знала, что ребенок, Джозеф, конечно, высокий, требующий к себе внимания мальчик, который рано начал ходить и говорить, с густыми темными волосами и страстью к собирательству – монет, марок, бабочек. Они были близки. Время от времени, может быть, пока сестры ели, дядю Альфреда и его племянника можно было увидеть вместе на прогулке в городе или в Такс-музее, как его называли (Институт таксономии и таксидермии). Дядя Альфред помогал как мог. Но никто не мог всерьез подумать, что Бузи с его аккуратно уложенными волосами отец мальчика. Он ведь почти не прикоснулся к Терине, это она прикасалась к нему.
Знала ли Алисия об этом его единственном, на одну скорую руку контакте с ее сестрой? Бузи сомневался. Он сразу же решил, что умнее всего не говорить ей. Подробности не льстили ему. Но впоследствии, когда их брак укрепился, он счел, что его скрытность – это ошибка, которую исправлять теперь поздновато. Конечно, с Териной всегда оставалась потенциальная опасность: если между сестрами вспыхнет ссора, между стройной и пышной, то старшая может бросить гранату – рассказать о том, как ее домогались, когда она была молодой невинной женщиной, доверчивой поклонницей, и домогался не кто иной, как муж Алисии, этот волокита, ее не такой уж безупречный мистер Ал. Признание в этой короткой встрече жене много лет назад купировало бы, конечно, эту опасность, устранило бы его тревогу. Но Бузи был человеком осторожным. Расчетливым, он бы сказал. Осмотрительным. Как же он мог признаться: «Твоя старшая поиграла со мной разок. Я до сих пор краснею, вспоминая об этом (в то же время я все время об этом думаю)»?
И теперь с первым лучом солнца нового дня, упавшим на крышку рояля, Бузи опять попытался сосредоточиться на упражнениях, посмотреть, сможет ли он перевести мелодию «Персидских колокольчиков» в более трогательную последовательность нот и тонов. Такое напряжение было ему не по силам. Его сосредоточенность рассеивалась – ее рассеивали ребенок, а также прошлое, – и практически бессонная ночь вымотала его.
Еще раз поднялся он по лестнице на площадку, где этой ночью неуверенно стоял в ослепительной темноте. Теперь тени, которые пугали его своей глубиной, своими контурами и формами, тянулись по лестничному пролету и по площадке, длинные и низкие. Ночи его не пугали. Солнечный свет тоже. Но вот эти утра, скупо освещенные начинающимся днем, были для него совершенно невыносимы. Не совсем утро. Не совсем вечер. Но этот серый и уступчивый час в промежутке, когда только погода должна производить звуки и только смертные грехи обитают на улицах.
И опять он взял свою трость-колотушку и всматривался в углы комнаты, заглядывал под столы и стулья. Он должен был проверить все места, убедиться, что вилла принадлежит только ему, что в здании никого другого нет, что он здесь один. Бузи готов был расправить плечи и бить по всему, что попытается на него напасть.
Дом был пустее пустого. И насколько он мог судить, глядя из маленького окошка в ванной первого этажа, двор внизу был тоже пуст. Он был бы не прочь глянуть – спокойно, ободряюще, бескровно взглянуть на ребенка, но не увидел даже ни одного кота, слизывающего влагу с плиток двора, ни одной птицы, ни одного грызуна, пьющего из дренажного стока или ворующего из мусорного бачка. Он прижал ухо к стеклу и услышал лесок, раздраженный стон деревьев, распевки шаманских жаб, но больше ничего.
Спальня была последней комнатой, которую он проверил на присутствие животных или обнаженного ребенка. Он, завершив свои упражнения на рояле, все еще не мог войти в комнату в это время дня, не представив, что Алисия сидит среди подушек, а он несет ей кружку кофе, теплые бриоши и абрикос или виноградную гроздь. «Я точно знаю, как возбудить и удовлетворить женщину в постели, – любил говорить он. – Завтрак на подносе». В это утро он ничего не мог с собой поделать – мысли его имели противоположное направление: на самом-то деле, несмотря на возраст, он никогда не знал, как удовлетворить женщину сексуально. Вероятно, даже Алисию. Неужели для него слишком поздно играть на этой сцене? С кем-то другим – не Алисией? Он вспомнил одного своего знакомого музыканта, трубача, который в позднем возрасте, когда дыхание стало подводить его, попытался перейти на игру на аккордеоне. «Это был адюльтер, – сказал его знакомый. – Я так никогда и не освоил его. Слишком поздно. Слишком старый».
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
