* * *
Практически сразу наша эскадрилья начинает выделяться.
Куда не посмотри, везде светло-голубые футболки обгоняют и превосходят своих соперников. Дело не только в скорости – наша команда действует сообща Негласные взлёты и падения, поймать и отпустить, понимание того, как мы дополняем друг друга в противовес тому, что мы можем выиграть по отдельности. Мы, наконец, действуем неэгоистично и ведём нашу команду выше, дальше и быстрее остальных.
Теперь, когда я знаю Бьянки, Пьерра и Дель Орбе чуточку лучше, я понимаю, почему эта троица стала друзьями.
Это весьма тяжёлое место, чтобы выжить в одиночку, поэтому совершенно логично, что они объединились на почве конкуренции – и переругивания – со мной и Марией. Но, как и говорила моя учительница истории, связи, основанные на общей ненависти, хрупки. К четвёртой неделе Пьерр уже стал держаться поодаль от остальных. Но теперь кажется, что нас охватила лёгкость. Вместо того чтобы позволить нашим различиям разделять нас и сеять недоверие, мы стали сильнее, позабыв о ссорах. Нас объединяет общая любовь к игре и желание победить.
На противоположной стороне спектра я вижу, как Джонсон выкрикивает приказы остальным членам эскадрильи «Демонов», как руководит ими, а затем решает, что он с тем же успехом может справиться со всем в одиночку, и тем самым на корню убивает атмосферу сегодняшнего дня. «Демоны» начинают отставать от остальных, скованные по рукам и ногам бременем его злости и неприязни.
По мере того как приближается финал, наша эскадрилья лидирует. С большим отрывом. По всей видимости, это обстоятельство выводит Джонсона из себя ещё сильнее. Если это вообще возможно.
Когда мы с Бьянки направляемся к трассе для эстафетной гонки, Джонсон больше не может молча выносить все тяготы несправедливостей жизни, что привели его к этому дню.
– А ты разве не должна играть в софтбол? – оскаливается он на меня, поравнявшись с нами. – Или заниматься фигурным катанием?
– А что? Хочешь, чтобы тебя и там уделали?
Я слышу, как усмехается Бьянки позади меня. Мы ускоряем шаг и направляемся к стартовой линии.
– Я звучу примерно так же? – спрашивает Бьянки, когда мы достигаем старта.
– Словно ты в далёком прошлом, – шучу я.
Бьянки затихает.
– О, ты всерьёз спросил.
– Я всерьёз спросил.
– Знаешь, дома я подрабатывала официанткой в той маленькой забегаловке…
– Не могу понять, была ли ты ужасной официанткой или прекрасной, – перебивает меня Бьянки.
Я пронзаю его взглядом.
– Не меняй тему.
Бьянки поднимает в воздух руки, признавая поражение.
– Как я и говорила, я была официанткой. И всякий раз, как в забегаловке начинал плакать ребёнок, знаешь лучший способ побыстрее заткнуть его?
– Покормить его? Взять его на руки?
– Нет, другой ребёнок должен был заплакать громче.
Бьянки корчит гримасу.
– А, так я в этом сценарии первый плачущий ребёнок.
Я награждаю его улыбкой.
– Ну да, но ты не улавливаешь смысла. Они перестают плакать, потому что... знаешь, что? Они получают возможность взглянуть на себя со стороны и осмыслить свои действия. И замолкают.
Бьянки настроен скептично.
– Это наука, Дэнверс, или твоё предположение?
Я пожимаю плечами.
– Эй, я не учёный. Но в закусочной эта теория никогда меня не подводила.
Бьянки задумчиво хмурит брови, пока мы прокладываем путь сквозь толпу, что окружила стартовую линию.
– И я была отличной официанткой, – бросаю я через плечо.
– Ну разумеется, – отвечает Бьянки, закатывая глаза.
Но это работает и, когда мы присоединяемся к старшекурсникам из нашей эскадрильи, его настроение улучшается. Из всех девушек эскадрильи эстафету бегу только я одна. Старшекурсники определяют порядок, исходя из наших результатов на плацу.
– Я пытаюсь понять, ставить тебя на первый этап или на последний, – говорит мне самый главный старшекурсник.
– На последний, – уверенно отвечаю я. Старшекурсник кивает и продолжает распределять остальные этапы. Я осматриваю трибуны и тут же замечаю Дженкса.
Он здесь, и он наблюдает. Отлично.
Гонка начинается. Главный старшекурсник срывается со стартовой линии. Он поворачивает за угол, но гонка идёт плотно. Когда он добегает передать эстафету, мы идём на третьем месте сразу за лидером. Передача палочки проходит гладко, и наш второй бегун без проблем бежит на свой этап. Бьянки занимает место, готовясь к третьему этапу. Я чувствую на себе взгляд Джонсона – он только что осознал, что с ним на финальном этапе буду соревноваться я, а не Бьянки. Появляется наш второй бегун и передаёт эстафету Бьянки. Я заступаю на стартовую линию.
– Удачи, – говорит Джонсон, не в силах удержаться, полным издёвки тоном.
Я спокойна и сосредоточенна.
– Дэнверс. Я сказал «Удачи», – повторяет он несколько громче, но я не обращаю на него внимания и наблюдаю за тем, как Бьянки выводит нас на второе место, прямо позади команды Джонсона.
Бьянки огибает поворот, и Джонсон вместе со своими подначками растворяется на заднем плане. Мы встречаемся взглядами, и эстафетная палочка внезапно оказывается в моей руке. Теперь в мире есть только я и беговая дорожка.
Я легко обгоняю Джонсона и даже позволяю себе небольшую ухмылку, когда он остаётся глотать пыль у меня за спиной. И хотя я люблю уничижительные ремарки, большую часть времени поступки действительно говорят громче слов.
Сегодня не одна из тех потрясающе напряжённых гонок, в которых я вырываюсь вперёд в последний момент. Даже близко не такая напряжённая. Я легко уделываю Джонсона и финиширую первой с большим отрывом.
«Агрессоры» становятся «почётной эскадрильей». И на несколько кратких мгновений из нашей жизни исчезают крики, муштровки, маршировки и заправка кроватей с рулеткой.
Нам позволяют говорить, смеяться и поздравлять друг друга. Мы с Бьянки обмениваемся искренними улыбками. Сегодня погожий ясный денёк, и солнышко так славно освещает моё лицо.
Я замечаю группу старших преподавателей академии, прокладывающих путь через толпу и поздравляющих каждого члена «Агрессоров». Дженкс подходит последним, никуда не спеша. Я смотрю на Марию. Она тоже его видит. В кои-то веки между «Агрессорами» и ВИПами идёт непринуждённая беседа. Мы стоим «вольно», и на несколько кратких мгновений празднования нет никаких «да, сэр» или «нет, сэр». Такая возможность действительно выпадает раз в жизни.
Дженкс протягивает мне руку, и поначалу на его лице не видно никаких воспоминаний о нашей краткой встрече, но затем... я вижу, как его осенило. С его лица исчезает любое подобие вежливости, и он, не сказав ни слова, шагает к Марии.
