— Верю, Степочка. Только волнуюсь за тебя… очень.
Обнимаю ее в ответ:
— Я знаю, — выдыхаю печально.
— Извините, я… кажется, рано?
Я поворачиваюсь на звук и с облегчением выдыхаю. Стелла отстраняется.
— Нет, вы как раз вовремя. Проходите…
Раздаются тихие шаги, и в кабинете вновь устанавливается тишина.
— Не буду вам мешать, — раздается голос Стеллы через некоторое время. Я киваю головой, не сводя глаз с того места, где, как мне казалось, стоит Таня.
— Начнем? — спрашиваю у нее, когда дверь за подругой захлопывается.
— Наверное… Что я должна сделать? Раздеться?
— Нет. Это совершенно не обязательно. Укладывайтесь вот на эту циновку, а я приготовлю все необходимое.
Я тянусь к шкафу, где хранится весь необходимый инвентарь. Злюсь, что не догадался захватить из дома кое-что получше, и мысленно делаю зарубку все исправить, если Таня все же решится ко мне прийти в следующий раз. О том, что этого может и не произойти, стараюсь не думать. Извлекаю чаши, расставляю их вокруг пациентки, сопровождая свои действия небольшой вводной лекцией:
— Тибетские поющие чаши известны с давних времен. Это древние бесценные сокровища…
— Насколько древние? — спрашивает Таня, но я не вижу ее реальной заинтересованности в беседе. Складывается впечатление, что она просто заштриховывает тишину словами. Будто тишина — ее худший враг.
— О, очень древние…
— И эти?
— И эти, — заканчиваю приготовления, накрываю Таню хлопковой простыней. — Но все же данные чаши предназначены для массового использования.
— А есть и другие?
— Да. У меня дома. Чаши непревзойденного качества… Мои сокровища.
— И чем же определяется качество этих штуковин?
— На самом деле здесь очень много параметров. Наиболее важные — широта спектра звука, его механика вибрации, длительность звучания, сплав, из которого изготовлена чаша, ну и, конечно, культурная ценность.
Я замолкаю и приступаю к процедуре, выполняя бесконтактный прозвон основной чашей. Три раза, последний — до полной остановки вибрации. Веду резонатором по краю чаши, закрываю глаза, прислушиваюсь к звукам. Вибрация нарастает, и Таня потихоньку расслабляется. Я осторожно перемещаюсь вокруг нее и извлекаю звуки из всех задействованных чаш сначала каучуковым стиком, а потом — в той же последовательности — деревянным. Комбинирую направление воздействия относительно часовой стрелки и осей тела. И завершаю процедуру бесконтактным прозвоном основной чашей по всему телу. Дожидаюсь затухания звука.
Осторожно касаюсь Таниной руки и натыкаюсь на марлевую повязку. Хватаю ртом воздух, глотаю рвущиеся наружу вопросы. Во-первых, потому, что процедура еще не окончена до конца. Во-вторых, наседать на нее вот так — значит, лишний раз отпугнуть. А мне кровь из носу нужно докопаться до сути…
— Сейчас вы должны сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем пошевелить пальцами рук и ног.
— Готово, — несколько секунд спустя шепчет она.
— Потянитесь… Перевернитесь на правый бок и полежите так две-три минуты.
Отступаю в сторону, подхожу к столу, где при помощи чаши приготовил заранее один хитрый травяной чай. Я все еще не знаю, что произошло у Тани, и это меня убивает, но… Теперь я, по крайней мере, уверен, что она не наделает глупостей. Ей лучше, после массажа. Я чувствую.
— Это нужно выпить, — протягиваю ей чашку и усаживаюсь напротив в позе лотоса. Даю ей несколько минут, чтобы прийти в себя, и только потом спрашиваю: — Ну, как?
— Волшебно… Нет, правда! Вы не представляете, насколько мне легче, — в ее голосе снова появляются хриплые удивленные нотки. — Где вы этому научились?
— В Гималаях, в горах Аннапурна и Кайлас, вблизи священных озер Ракшастал и Манасаровар…
— Никогда не думала, что это так… — шепчет она, — спасибо вам огромное… Вы даже не знаете, как мне это было нужно.
— Или знаю, — признаюсь я, но тут же перевожу тему: — Как ваш ушиб?
— Болит, да и только…
— А что с рукой?
— Порезала… Такая глупость — ваза упала.
Таня не успевает даже договорить, как у меня перед глазами возникает сцена — летящие на пол алые, как кровь, розы, и прозрачные осколки стекла.
— Я, пожалуй, пойду, — в ее голосе сейчас преобладают кобальтовые оттенки. Так выглядит ее невозможное одиночество. Я вижу его глазами Тани, иначе оно бы имело вкус, а не цвет.
— Таня…
— Да?
— Если вам будет нужна какая-то помощь, или просто захочется поговорить… неважно, на какую тему, обещайте, что позвоните мне.
— Вы это предлагаете каждому своему пациенту? — негромко интересуется она после короткой паузы, когда я уже, было, решил, что зря это все затеял.
— Нет. Только вам.
— Выходит, я какая-то особенная? — в ее голосе слышится слабая вымученная улыбка, и я не нахожу ничего другого, кроме как ответить:
— Для меня — да.
Она никак не комментирует мои слова, просто выходит за дверь. Только тогда до меня доходит, что мы так и не договорились о следующей процедуре массажа. Выдыхаю с шумом и бьюсь затылком о стену.
Маюсь целый день, я уже не помню, как жил до ее появления. Везде она… Теперь везде она. Не помогают ни зал, ни медитация. И как ей объяснить это все? Как донести, чтобы поверила? Как рассказать, и не прослыть безумным? Она сейчас — открытая рана. Она сейчас — целиком на другом помешана. Или… Закрываю глаза. Чувствую скольжение рук по рукам. По неровным рекам вен, по загрубевшей на солнце коже. Она обнимает меня со спины, касается теплыми губами позвонков у основания шеи, переплетает свои тонкие нежные пальцы с моими — массивными и обветренными. И я задыхаюсь. Мои руки конвульсивно сжимаются, и, наверное, если бы все происходящее было реально, я бы сделал ей больно. Заставляю себя расслабиться, ее губы смещаются ниже, а руки, напротив, стремятся вверх, обхватывают мою лысую голову. Язык чертит жаркую полосу вверх по спине, оставляет влажный след, а кондиционированный воздух холодит мою кожу. Дыхание учащается, когда ее теплая мягкая ладонь осторожно обхватывает мою отяжелевшую мошонку. Шиплю, утыкаюсь лицом в подушку, зубами прихватываю край. А ее зубы смыкаются на моей выдающейся трапеции.
— Таня…
Глава 6
Его голос в моей голове — и я вскакиваю. Тело сводит от неудовлетворенного желания, низ живота тянет, между ног снова влажно, а руку жжет, как будто я, и правда, прямо сейчас ласкала его тяжелую налитую плоть. Подрагивающими пальцами отвожу волосы от лица. Если бы не его тихий голос — неизвестно, куда бы завел меня этот странный… нет, наверное, даже не сон. Понятия не имею, как объяснить то, что со мной происходит. Возможно, я слишком далеко зашла в своем желании избавиться от одиночества, которое, по какой-то неведомой причине, отступало в обществе Степана Судака — моего незрячего массажиста.
