Это было похоже на волшебную сказку — ехать в экипаже по вечерним улицам, чувствовать свежий ветерок в волосах, его плечо, его бедро, прикоснувшиеся к ней, когда он скользнул рядом на кожаное сиденье.
Когда они прибыли в театр, представление уже началось. Габриель так ловко вынул ее из экипажа, как будто проделывал это каждый день. Кивнув билетеру, он понес ее по лестнице в отдельную ложу.
Вскоре она уже сидела в красном бархатном кресле, и он был рядом.
Ей не верилось, что это она находится в таком красивом месте. Ее взгляд не пропустил ни одной детали — от дивных фресок на потолке до тяжелых драпировок по краям сцены. Наклонившись вперед, она рассматривала людей в партере — леди в шелках и атласах и джентльменов в смокингах. И она принадлежала к этой блестящей публике! Задрав подбородок, Сара чувствовала себя принцессой, наслаждаясь своим состоянием в этот волшебный вечер.
А затем взгляд ее очень медленно обратился на сцену. Вздох благоговейного восхищения слетел с ее уст в тот первый момент, когда она увидела балерину, порхавшую, словно перышко на ветру, такую яркую, воздушную, грациозную. Каждое ее движение было завершено, отточено, безукоризненно исполнено.
Зачарованная двойным воздействием музыки и танца, Сара забыла обо всем на свете, кроме женщины, казалось, летевшей по сцене, быстро-быстро перебирая стройными ножками в белых балетных тапочках.
Давали «Жизель» в парижской постановке 1841 года Шарлотты Гризи. Эта история была у Сары любимой. Затаив дыхание, она погрузилась в переживания бедняжки Жизель, влюбленной в прекрасного Альберта, знатного дворянина, переодевшегося в простого охотника. Сара тихо застонала, когда Илларион, тоже влюбленный в Жизель, поведала ей правду об Альберте. Узнав, что ее возлюбленный помолвлен с другой, Жизель скончалась от разрыва сердца.
— Как это печально, — прошептала Сара, когда упал занавес в конце первого акта. — Так печально и так прекрасно.
— Да, — откликнулся Габриель, пожирая глазами лицо Сары. — Слишком прекрасно. — Голос его был хриплым от волнения.
Она восхитительна, думал он. Ее щеки порозовели от возбуждения, глаза сияли, губы приоткрылись. Он слышал ток крови в ее венах и биение сердца и чувствовал, как их сердца бьются в унисон.
Спрятав руки в карманы брюк, он сжал их в кулаки, пытаясь отвлечься от жилки, бьющейся в ямочке у ее горла. Если бы он только мог забыть о том, как сладка ее кровь!
Последним усилием воли ему удалось прогнать от себя эти проклятые мысли, сосредоточившись на музыке, и спокойно любоваться выражением радости на лице Сары.
В начале второго акта занавес медленно пополз вверх, и Сара наклонилась вперед. Она не могла оторваться от Жизели, превратившейся в вилиссу, заманивающую мужчин по ночам на кладбище танцевать с ней, пока они не падали замертво от изнеможения. Глаза Сары наполнились слезами, когда Илларион был замучен одной из виллис и Миртой, их царицей. Мирта приказала Жизели сделать то же самое с Альбертом, но тот спасся, сначала попросив защиты у креста на могиле Жизели, а затем выдержав с ней танец до зари, когда ей настала пора вернуться в могилу.
Когда спектакль закончился, Сара откинулась в кресле с легким вздохом.
— Благодарю тебя, Габриель, — произнесла она голосом, дрожащим от благоговения.
— Ты так добра, дорогая.
— Разве она не великолепна? Не думаю, что Гризи станцевала бы лучше. Ты думаешь, Альберт действительно любил Жизель? И как только этому дворянину удалось заморочить весь поселок? Неужели все так и принимали его за охотника?
Габриель пожал плечами.
— Люди верят в то, во что им хочется верить, — сказал он, с удовольствием слушая эмоциональные замечания Сары о костюмах, музыке и прима-балерине.
Когда театр опустел, он взял ее на руки и понес вниз по лестнице к ждавшему их на улице экипажу. Достав из-под сиденья теплую накидку, он укрыл ей колени и, взяв поводья, прикрикнул на лошадей.
Ночь была ясная и холодная, с полной луной. Они ехали сквозь мрак, освещаемый ее серебристым светом. Сара вдруг вновь поняла, что рядом с ней мужчина. В театре она забыла об этом, погруженная в магию музыки и танца, но теперь, в глубокой тишине летней ночи, наедине с Габриелем, то, что было в театре, стало казаться ей таким далеким.
Краем глаза она изучала его профиль, лунный ореол над черными волосами. Он был так загадочно красив и так непонятно одинок. Страшно одинок.
Эта мысль ударила ее как взрывной волной: в поисках выхода из своего одиночества, он как ни к кому другому тянется к ней.
Слишком скоро они добрались до приюта, и Габриель на руках вынес ее из экипажа.
Очень осторожно он опустил ее в кресло, и тут магия вдруг разрушилась, она снова стала прежней невинной Сарой.
— Платье, — сказала она, мигая глазами, полными слез. — Я не могу держать его здесь.
Он понимающе кивнул. Она не смогла бы объяснить сестрам, как попала к ней такая дорогая вещь.
Сохраняя бесстрастное выражение лица, Габриель уложил Сару на постель и, быстро освободив от элегантного вечернего наряда, накинул на нее ночную сорочку. Встав на колени, он так ловко снял с ее ног атласные туфельки, словно занимался этим каждый вечер, исполняя обязанности ее горничной.
— Этот вечер был таким чудесным, — прошептала Сара. — Благодарю тебя.
— Тогда до завтрашнего вечера, — ответил он, снимая с нее перчатки и целуя ей руку. — Счастливых снов, дорогая.
Глаза ее снова блеснули слезами, и он вышел.
ГЛАВА VI
Покинув приют, Габриель бродил по улицам. Мысли его были полны Сарой, ее хрупкой красотой, невинностью и безотчетной доверчивостью. Она приняла его в свое сердце без всяких вопросов, и он был захвачен ее открытостью и от этого очарован вдвойне. Он не собирался обманывать ее, почти не скрывал от нее свою мрачную тайну, но и не хотел думать, что станет с ней, когда прекратятся его ночные визиты, а ведь он должен был положить им конец.
Он полюбил ее с первого момента, едва увидел, и всегда держался на расстоянии, восхищаясь ею, как луна солнцем, купаясь в его жарких лучах на расстоянии, чтобы не обжечься.
И вот, потеряв рассудок, он приблизился к ней вплотную, осушал ее слезы, держал ее руки в своих и теперь расплачивается… Он загорелся подобно пламени, занялся желанием. Но это ле просто похоть, он не хочет ее тела, ему нужен волшебный сок, текущий в ее венах, эссенция ее жизни. Сознание этого делало его больным, и он ненавидел себя за это, бешено искал спасения и с отчаянием понимал, что легче ему может стать лишь рядом с ней, снова заглядывая в ее глаза, держа за руки, сливаясь с ее существом… Это было бы близко к тому, как если бы он пил ее волшебную сладость.
На какой-то момент он прикрыл глаза, вызывая из памяти ее образ, вновь переживая свои прикосновения к ней… и тут же очнулся от страха за нее, произнося ненадежные клятвы, полный горячего томления и боли.
