Несмотря на то что у всех котлов «гуннского» типа есть общие черты, они делятся на две большие группы. Котлы первой группы находят в Азии, они довольно разнообразны по форме и декору, что вполне естественно, ведь они бытовали здесь целых четыре столетия: со II века до н. э. по II век н. э. включительно. Котлы второго типа появляются в Европе в конце IV века, бытуют здесь же в V веке и потом, по мере ухода части гуннов из Европы, вновь появляются в Азии. Преемственность между этими двумя типами котлов особых сомнений не вызывает71. Сложнее обстоит дело с вопросом, где находились котлы (и соответственно их хозяева) с конца II по конец IV века.
В какой‐то мере на этот вопрос отвечают археологические исследования в Восточном Приаралье, где среди пересохших древних русел Сырдарьи советскими археологами был открыт удивительный мир джетыасарской культуры72. Масштабные раскопки в этих местах удалось провести в связи с расширением космодрома Байконур. Здесь во времена расцвета сюннуской державы, вероятно, располагалось царство Кангюй73. После распада империи сюнну жизнь в этом регионе продолжалась. Археологи исследовали сотни курганов, городища с плотной жилой застройкой, где были развиты керамическое и другие ремесла… В культурных слоях городищ и в некоторых погребениях археологи нашли несколько котлов сюннуского типа. Интересно, что они, в отличие от большинства котлов из других мест, были не только бронзовыми, но и керамическими. Керамические котлы трогательно похожи на своих металлических собратьев – вплоть до того, что на их поверхности скопированы совершенно ненужные в керамике «технологические» детали – заклепки и швы74.
Джетыасарские котлы датируются примерно II – IV веками нашей эры – то есть как раз тем временем, когда бежавшие на запад сюнну исчезают из поля зрения и китайских летописей, и современных археологов. По мнению ряда ученых, это служит весомым доказательством того, что какая‐то группа сюнну обосновалась здесь надолго и именно здесь провела «темные века» своей истории75.
К бежавшим сюнну могут относиться и некоторые погребения в степях Северного Казахстана и Заволжья. В Саратовском Заволжье, среди погребений сарматской культуры, археологи исследовали любопытное погребение воина, похороненного по сарматскому обряду, но с необычным вооружением. Особенно интересен один из наконечников стрел, полностью идентичный тем, которыми пользовались хунну Монголии и Забайкалья76. Это погребение датируется I веком н. э. и наводит на мысли, что отдельные сюнну или их группы, может быть, уже тогда достигли степей Восточной Европы.
В Карагандинской области Казахстана было раскопано погребение молодой женщины-монголоида не старше 25 лет, вооруженной палашом и стрелами77. Такие палаши – центральноазитского происхождения78 и, возможно, были принесены в Европу гуннами, а подобные наконечники стрел были в ходу и у сюнну, и у европейских гуннов79. Конечно, по одному лишь вооружению нельзя определить этническую принадлежность погребенного. Но что касается карагандинской «амазонки», и ее монголоидность, и конструкция могилы не противоречат гипотезе о сюннуском происхождении воительницы (хотя и не подтверждают ее окончательно). Жила она, судя по принадлежавшим ей наконечникам стрел, в промежутке между III и V веками, и, значит, могла умереть как на пути сюнну в Европу, так и во время обратного пути гуннов в Азию.
В Средней Азии, в том числе в Северном Казахстане, археологи регулярно встречают погребения и отдельные вещи, которые связывают с миром европейских гуннов. Но эти находки датируются, как правило, IV – VI веками и не относятся к «темным векам» гуннской истории. Большинство из них скорее связаны с возвращением части гуннов в Среднюю Азию после краха державы Аттилы.
В конце XX века археологами был подведен своеобразный итог поискам протогуннских памятников. По результатам дискуссии на страницах журнала «Российская археология» было отмечено, что проблема выявления этих памятников «пока не имеет удовлетворительного решения»80.
Когда именно гунны достигли восточных пределов Европы, не известно. Еще недавно среди историков было широко распространено мнение о том, что какие‐то их группы появились в Европе уже во II веке. Основывалось это мнение прежде всего на сообщениях двух античных авторов: астронома и географа II века Клавдия Птолемея и его старшего современника, автора поэмы «Описание ойкумены» Дионисия Периегета.
Птолемей, перечисляя племена, обитавшие в Северном Причерноморье, сообщает: «…У поворота реки Танаиса – офлоны и танаиты, за ними – осилы до роксолан… Между бастернами и роксоланами живут хуны (χουνοι)…»81 Но Птолемей в своем труде называет множество племен и народов, причем некоторые из них более ни у кого из древних авторов не упоминаются, и сопоставить их с известными сегодня этнонимами удается далеко не всегда. Что за «хунов» (через одно «н») имел в виду Птолемей, теперь уже никто не скажет. Жили они, судя по его сообщению, в районе Левобережья Днепра82 – трудно представить, чтобы потомки воинственного кочевого народа прошли не только через Азию, но и через пол-Европы и оказались в этих хорошо известных грекам и римлянам местах, никак не проявив себя по дороге. Кроме того, написание этнонима «хуны» у Птолемея отличается от написания, которое обычно использовали более поздние античные авторы – большинство из них, за редкими исключениями, писали это слово через два «н». Все это наводит на мысль, что «хуны» Птолемея к гуннам, разорившим пол-Европы, отношения не имеют83.
Впрочем, некоторые исследователи считают, что Птолемей действительно писал о том народе, который позднее стал известен под именем «гунны», но в его сведения вкралась географическая ошибка, и на самом деле его «хуны» обитали значительно восточнее, в Средней Азии. Кроме того, текст самого знаменитого географа тоже допускает различные толкования, и разные ученые помещают «хунов» Птолемея и в западном Предкавказье (между Манычем и Верхней Кубанью), и на берегах Дона, и к востоку от Днепра, и в низовьях Днестра84.
