Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Вот почему философские школы того времени, в отличие от наших нынешних школ и университетов, уделяли внимание не столько речам, сколько поступкам, не столько понятиям, сколько упражнению в мудрости.
Расскажу тебе небольшой анекдот, чтобы можно было лучше понять, что это значит. До школы Зенона в Афинах существовала другая школа, которая, впрочем, вдохновила в том числе и стоиков: это была школа киников. Сегодня в разговорном языке прилагательное «циничный» указывает на что-то негативное. Сказать о ком-то, что он «циничен», значит сказать, что он ничему не верит, поступает беспринципно, не заботясь о ценностях, не уважая других людей и т. д. В те времена, в III веке до н. э., дело обстояло совсем иначе, и киники были прежде всего требовательными моралистами.
Это слово имеет забавное происхождение: оно произошло от греческого слова «собака». Какое отношение, спросишь ты меня, это имеет к школе философской мудрости? А вот какое: у философов-киников существовал один фундаментальный принцип поведения, согласно которому нужно было жить по природе, а не согласно искусственно установленным условностям общества, которые киники как раз высмеивали. Очень часто на улице и рыночных площадях они донимали добропорядочных людей, насмехаясь над их верованиями. Сегодня бы сказали, что они «шокировали добропорядочных буржуа». Поэтому-то их и сравнивали с собаками, которые хватают вас за ноги или лают перед вами, будто желая еще больше досадить вам.
Так, рассказывают, что киники — а один из самых известных среди них, Кратет, как раз был наставником Зенона — понуждали своих учеников делать разные вещи, пренебрегая тем, «что об этом скажут», и сосредоточившись на своей основной миссии: жить в согласии с космическим порядком. Например, их понуждали таскать за собой по рыночной площади дохлую рыбу. Ты понимаешь, что несчастный тут же становился объектом всякого рода шуток и насмешек. Но, как говорится, «ему это было уроком». Уроком чего? Уроком того, что не стоит заботиться о взгляде со стороны, чтобы осуществлять то, что верующие обычно называют «обращением в другую веру»: в данном случае это было обращение не к Богу, а к космической природе, от которой безумие людей никогда не должно нас отвращать.
Кратет и сам, несколько в ином ключе, но тоже в соответствии с природой, не стеснялся, например, заниматься любовью со своей женой Гиппархией на людях. В то время это шокировало людей, как шокировало бы и сегодня. Но, каким бы странным тебе это ни показалось, это было прямым следствием того, что можно назвать «космологико-этикой», то есть идеей о том, что мораль и искусство жить должны заимствовать свои принципы у гармонии, управляющей всем космосом. Теперь ты понимаешь, почему для стоиков теория являлась самой важной дисциплиной: ее практические последствия невозможно было обойти стороной!
Как раз это объясняет Цицерон, когда в другой своей книге, «О пределах добра и зла», снова упоминает мысль стоиков:
Не без основания такая же честь воздается физике, потому что всякий, кто намерен жить в согласии с природой, должен исходить из [знания] о мире в целом и о том, как он управляется. И никто не может иметь истинные суждения о добре и зле, не познав всего смысла (ratio) природы и жизни богов и того, согласуется или нет человеческая природа с природой мироздания. И никто, не зная физики, не может увидеть, какой силой (а она очень велика) обладают все наставления древних мудрецов, повелевающие «подчиняться обстоятельствам», «следовать за богом», «познать самого себя», «ничего слишком». Да и что означает природа для сохранения дружбы и соблюдения справедливости, может сказать одна лишь эта наука[12].
Поэтому для Цицерона природа — это неизменно «наилучший управляющий».
Теперь ты понимаешь, насколько такое понимание морали и политики отличалось от того, как мы видим их сегодня в наших демократиях, где правит бал не естественный природный порядок, а воля человека. Именно поэтому мы приняли принцип большинства, чтобы избирать наших представителей и вырабатывать законы. Кроме того, мы без конца сомневаемся, что природа «блага» сама по себе: в лучшем из случаев, когда ураганы и тайфуны обходят нас стороной, она становится для нас нейтральным материалом, который в нравственном отношении сам по себе ни плох ни хорош.
Для древних природа не только была правильна, но и не имела ничего общего с волей большинства людей, которую призывали, чтобы решить, что хорошо, а что плохо, что справедливо, а что нет, потому что все критерии, позволявшие это различать, были тесно связаны с естественным порядком, внешним и высшим по отношению к людям. В общем, хорошим являлось то, что соответствовало космическому порядку, желаем мы того или нет, а плохим было противоположное, нравится нам это или нет. Самым важным было достигнуть гармонии мира на практике, в конкретике, чтобы обрести в ней свое подлинное место, которое каждому отведено в этом огромном Целом.
Тем не менее, если ты хочешь сравнить эту концепцию морали с чем-то тебе уже известным и еще сегодня существующим в наших обществах, нужно подумать об экологии. В сущности, для экологов — и в этом они, сами часто того не ведая, воспроизводят волнующие для древних греков темы — природа образует собой гармоничное целое, к которому человеку следует относиться с уважением и которому даже, во многих случаях, следует подражать. Именно поэтому они, например, говорят не о космосе, а о «биосфере» (что почти одно и то же) или об «экосистемах». Как сказал один немецкий философ, ставший заметным теоретиком современной экологии, Ганс Йонас, «целесообразность человека заложена в природе», что означает, что в этическом плане человек должен ставить перед собой задачи, которые уже изначально, как полагали и стоики, являются частью мирового порядка, и делать это таким образом, чтобы «бытие-долженствование», то есть то, что нужно делать в нравственном отношении, не было отрезано от самого бытия, от существующей природы.
Более чем двадцать столетий назад Хрисипп говорил практически то же самое: «Нет более естественного способа прийти к логосу блага и зла, добродетели и счастья, [оттолкнувшись] от общей природы и космического управления»[13], что Цицерон, в свою очередь, комментирует следующим образом: «Сам же человек рожден, чтобы созерцать [theorein] мир, размышлять и действовать в соответствии с этим. В мире есть добродетель, он и мудр, и поэтому он — бог»[14]. Здесь мы видим, что вовсе не наше суждение о реальности, а именно сама реальность в качестве божественной реальности оказывается основанием этических и юридических ценностей.
Это ли последнее слово философии? Может ли она ограничиться тем, что предоставляет нам в теории некоторое «мировоззрение», а затем выводит из него нравственные принципы, согласно которым и должны поступать люди?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
