Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Так и колосья, гнущиеся к земле, складки на морде у льва, пена из кабаньей пасти и многое другое, что далеко от привлекательности, если рассматривать его отдельно, однако в сопутствии с тем, что по природе вносит еще более лада и душу увлекает; поэтому кто чувствует и вдумывается поглубже, что происходит в мировом целом, тот вряд ли хоть в чем-нибудь из сопутствующего природе не найдет, что оно как-то приятно пристроено. Своими здравомысленными глазами он сумеет увидеть красоту и некий расцвет старухи или старика, и прелесть новорожденного[8].
Эту же идею выдвигал Аристотель — один из величайших древнегреческих философов, которым вдохновлялись в том числе и стоики, — осуждая иллюзию тех, кто считает мир плохим, уродливым и неорганизованным, потому что они видят лишь детали, не достигая надлежащей разумности целого. Когда обычные люди думают, что мир несовершенен, они, согласно Аристотелю, «заслуживают упрека в том, что, хотя они и видели, что даже среди чувственно воспринимаемого так дело обстоит лишь у меньшего числа вещей, они таким же образом высказались о мире в целом. Ибо одна лишь окружающая нас область чувственно воспринимаемого постоянно находится в состоянии уничтожения и возникновения; но эта область составляет, можно сказать, ничтожную часть всего, так что было бы справедливее ради тех, [вечных], вещей оправдать эти, нежели из-за этих осудить те»[9]. Разумеется, если мы ограничимся каким-нибудь одним уголком нашего мира, то не увидим красоты его целого, тогда как философ, созерцающий, например, восхитительно регулярное движение планет, достигает более высокой точки зрения и начинает понимать совершенство целого, незначительным фрагментом которого являемся и мы сами.
Поэтому, как ты теперь понимаешь, божественный характер этого мира является одновременно имманентным и трансцендентным.
Я специально использую здесь эти философские термины, потому что они пригодятся тебе впоследствии. Говорят, что некий предмет имманентен миру, когда он располагается не вовне, а внутри него. В противном случае предмет называют трансцендентным. В этом смысле христианский Бог трансцендентен по отношению к миру, тогда как божественное стоиков совершенно имманентно ему, потому что оно не располагается где-то «вовне», но является не чем иным, как гармоничным, космическим или косметическим устройством самого мира.
Но в то же время, с другой точки зрения, божественное стоиков также может быть «трансцендентным», правда, не по отношению к миру, а по отношению к людям, в том смысле, что оно является чем-то совершенно вышестоящим и внешним по отношению к ним. Люди, хотя бы немного являющиеся философами, с изумлением открывают его для себя, но никоим образом не творят его и не производят.
Послушаем, что говорит об этом Хрисипп, который был учеником Зенона и вторым наставником школы стоиков:
Человек не мог создать небесные тела и все то, чему присущ вечный распорядок[10].
Эти слова пересказывает Цицерон и добавляет, комментируя мысль ранних стоиков:
Мир необходимо должен быть мудр, и та природа, которая все охватывает и содержит, должна превосходить все остальное совершенством разума [logos]. Стало быть, мир и есть Бог, и божественная природа заключает в себе всю силу мира[11].
Таким образом, о божественном стоиков можно сказать, что оно является «трансцендентностью в имманентности», потому что теория является созерцанием «божественных дел», которые, будучи непосредственной частью реальности, тем не менее совершенно чужды всякой человеческой деятельности.
Еще мне хотелось бы мимоходом сказать об одной непростой идее, к которой мы еще вернемся, чтобы лучше ее понять, но которую ты уже можешь держать в голове: теория, о которой говорят нам стоики, открывает, как мы только что видели, то, что является самым совершенным и самым реальным в мире, то есть самым божественным, в смысле древних греков. И действительно, ты теперь знаешь, что самое реальное, самое существенное в описании космоса — это его упорядоченность, его гармония, а, например, не тот факт, что иногда встречаются недостатки, каковыми являются всякие чудища или природные катаклизмы. Именно поэтому теория, которая показывает все это и предоставляет нам средства для понимания увиденного, одновременно является тем, что позднее философы назовут «онтологией» (учение, которое определяет устройство или самую глубинную «сущность» бытия) и теорией познания (изучение интеллектуальных средств, с помощью которых мы познаем мир).
Здесь важно понять, что философская теория, понимаемая в таком двойном смысле, не может сводиться к некоей отдельно взятой науке, например, к биологии, астрономии, физике или химии. Ведь несмотря на то, что она постоянно обращается к этим позитивным наукам, сама она не является ни экспериментальной, ни ограниченной изучением некоего отдельного объекта. Например, она не интересуется исключительно живыми существами, как биология, или планетами, как астрономия, или неодушевленной материей, как физика. Она пытается понять сущность или глубинное устройство всего мира. Конечно, это — амбициозное заявление, которое даже может показаться совершенно утопичным с точки зрения сегодняшних требований науки. Но философия — это не одна из наук, и даже если ей приходится учитывать научные результаты, ее фундаментальная задача ненаучна сама по себе. Философия ищет в окружающем нас мире смысл, какие-нибудь элементы, которые позволили бы нам вписать в него наше существование, а не только объективное знание.
Возможно, тебе еще непросто все это понять. Поэтому пока этот аспект можно оставить в стороне, но не забывай, что нам нужно будет к нему вернуться, чтобы уточнить различие между философией и точными науками.
Как бы то ни было, я уверен, что ты уже чувствуешь и сам, что эта теория — вопреки нашим современным наукам, которые «нейтральны» в том смысле, что они описывают то, что существует, а не то, что должно было бы существовать, — будет иметь практические последствия в моральном, юридическом и политическом плане. Ведь совершенно ясно, что описание космоса не может оставить безразличными тех, кто задается вопросами о том, как наилучшим образом вести свою жизнь.
2. Этика: справедливость по образцу космического порядка
Какая же этика будет соответствовать той теории, которую мы только что описали?
Ответ не вызывает сомнений: она должна соотноситься с космосом, подстраиваться под него. У стоиков именно космос лежит в основе всякого справедливого поступка, всякой морали и политики. Ведь справедливость — это, прежде всего, точность: как мебельщик или музыкальный мастер подгоняет к своему изделию каждую деталь, будь то мебель или музыкальный инструмент, так и нам следует стараться подстраивать себя под этот гармоничный и благой порядок, который нам открывает теория. Это уточняет смысл теоретической деятельности философов. Как мы видим, познание не является таким уж незаинтересованным, поскольку оно служит непосредственным выходом к этике.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67